– Не надо, воевода. Мы остановимся только на короткий обед, и к вечеру планируем до Мурома добраться. Чем холоднее будет, тем раньше мои вои в дорогу соберутся. Мы только от ветра стеной крепостицы прикроемся, пообедаем, и отправимся дальше Сам, наверное, знаешь. Когда разнежишься в тепле, очень трудно бывает в холодный путь отправляться.
– Это так. Согласен.
– Так и моим воям. Пусть уже лучше перетерпят. Мороз не крепкий…
* * *
Ветер дул восходный, был он сырым и колючим. Все понимали, что ехать дальше придется, подставляя лица этому ветру. Но всех воев от ветра спасали усы и бороды. А проводника Кля его родная борода грела от горла до пупка. Сотник Русалко даже не удержался, и пошутил над проводником:
– Тебе бороду след под рубаху засовывать. Все теплее будет…
– Не-а… – то ли пошутил, то ли всерьез ответил Кля. – Я пробовал. Мороз по бороде в живот уходит. И внутри все холодит. Когда борода снаружи – теплее.
Что возразить на такой ответ, Русалко не нашел.
Обедали быстро. Князь-посадник попросил, чтобы вои поторопились, чтобы засветло добраться до Мурома. Вообще-то прибытие в темное время суток ничем особым и не грозило, кроме дополнительных вопросов перед закрытыми воротами. Так было заведено в Славена, так было заведено в Русе, так поступали стражники у ворот Людиного конца в остатках Славена. В Муроме могло быть по-другому, но все же прибывших в светлое время всегда встречают с меньшим подозрением. Кроме того, Гостомысл думал и о проводнике, которому пришлось бы уйти в ночь через болота. Сколько отряд ни ехал через поля и леса, волчий вой раздавался постоянно с разных концов. Наверное, ночной путь представлял какую-то опасность, хотя Кля выглядел человеком, которого, во-первых, трудно запугать, во-вторых, всегда знающего, что он делает.
В середине обеда, когда уже и мясо было подогрето и разрезано, ворота крепостицы распахнулись полностью, и оттуда выехала смоленская сотня. Воевода Франкошня осадил коня неподалеку от костра, где сидел на сброшенном на снег конском седле Гостомысл. Князь-посадник отставил в сторону глиняную миску с нарезанными кусками мяса, и подошел к воеводе. Положил руку на шею игривого тонконогого вороного коня. Конь раздул ноздри, принюхиваясь к человеку, но он уже сегодня с Гостомыслом встречался, и потому не обеспокоился, позволил себя потрепать по заплетенной косичками тугой и жесткой гриве.
– Княже, еще что-то велишь передать князю Судибору?
– Судибор знает, что хозары весной в набег собираются?
– Конечно. С лета еще знает. Летом они мимо нас прошли на Полоцк. Князь послал меня с конной дружиной по следам хозар полочанам в помощь. Полочанам помощь особо и не нужна была. Они сами подраться горазды. И я себе другое дело выбрал. Я полностью отрезал и сжег все хозарские обозы. Даже отдельный обоз, что им стрелы для сечи вез. И пленников больше двух сотен захватил. Пленников отправил князю Судибору. Он их в общественные работы городскому посаднику отдал. Чистят сейчас наши улицы от снега, и про себя ругаются. Люто не любят работать. А что князь Бравлин с пленными свеями сделал? Те тоже работники никакие. Только грабить и убивать – все, что они умеют. У меня у самого был раб-свей. Я его через три года работы выгнал. Домой отправил. Только кормить его… А толку от него мало… Ничего делать и не умел, и не хотел. Только говорил с гордостью, что он знаменитый мечник. Мой сотник дал ему меч, выпустил против него молодого воя. Так тот этого знаменитого мечника быстро без оружия оставил. Свей потом жаловался, что меч ему дали плохой, славянский. Он к такому, дескать, не привык. Тогда сотник ему вместо меча в руки метлу сунул. Но толку от этого не было. Свей и с метлой управлялся плохо. Еле шевелился…