Христофор Иванович Бенкендорф и Анна-Юлиана Шиллинг фон Канштадт — отец и мать А.Х. Бенкендорфа.
Однако мне уже было необходимо другое развлечение, коего преждевременное раздражение сердца и ума заставило меня искать с яростью. Один из моих товарищей только что поступил в кавалергарды. Этот полк квартировал около монастыря, и однажды, когда я один возвращался от моих сестер, я остановился у этого товарища, и тот не имел ничего более срочного, чем предоставить мне прелести своей подружки, которая за небольшую сумму успешно занималась его «воспитанием», и охотно согласилась также обучать и меня.
Аббат Николь, не имевший особого желания присматривать за проказником, который более не учился и к тому же портил всю оставшуюся часть сборища, вверенного его заботам, сделал так, чтобы я поступил унтер-офицером в лейб-гвардии Семеновский полк. Это положение мне с первого взгляда не понравилось, и я не пользовался ни своей свободой, ни обществом моих новых товарищей. Я серьезно взялся за работу и с помощью одного хорошего учителя вскоре был в состоянии так хорошо рисовать, чтобы представить императору план острова Мальта. Это было в тот момент, когда император сделался великим магистром ордена, и все, что имело отношение к этому новому титулу, становилось его предпочтительным занятием. Он увидел этот план, и вскоре меня произвели в офицеры и назначили его флигель-адъютантом.
Таким образом, меня вывели в свет, но в свет весьма скользкий, очень бурный: мой возраст и моя неопытность позволяли мне замечать только удовольствия. Окружение императора состояло из многих молодых людей. То, что испугало бы человека более рассудительного возраста, лишь возбуждало нашу веселость. Постоянные изменения положения, внезапные падения и взлеты придворных, эта деятельность и вечная перемена мыслей, это проворство в наказании, эта воля, которой никто не осмеливался противоречить, делали из прихожей императора театр, столь же кипучий, сколь и забавный, такой же поучительный, как и устрашающий. Гроза начиналась в 6 часов утра и не прекращалась до 10 часов вечера — момента его отхода ко сну. В распорядке дня царило точнейшее единообразие, ежедневно каждая минута была отмечена одним и тем же занятием, самая строгая мелочность сопровождала все эти действия, от оружейных приемов солдата до наиболее важных государственных дел. Имея точный и ясный ум, добрые намерения, он лишь изредка мог управлять своим вспыльчивым характером, озлобившимся за 30 противоречивых лет. Пустяк опрокидывал самые прекрасные, самые благородные замыслы. Легкая небрежность в одежде разрушали в его сознании самую превосходную репутацию. Забытая формальность ввергала в жесточайшую немилость генерала или министра, который еще мгновение назад наслаждался полным доверием этого абсолютного повелителя.