Джек пытается отталкиваться своей целой ногой и слегка улыбается, не открывая глаз. Так мы движемся ещё часа полтора или два. Грунт под ботинками становится совсем рыхлым и проседает с каждым шагом. Ноги вязнут в мелком песке. Прямой путь в пустыне не всегда самый короткий.
Напарник мне уже почти не помогает. Он наваливается на моё плечо сверху своей тяжёлой обессилевшей тушей и только бессмысленно стонет.
– Давай, ещё передохнём, хорошая моя… Давай передохнём.
– Некогда, Джек. Нам нельзя терять времени.
– Его ещё будет полно… Давай передохнём.
– Ну, хорошо, – соглашаюсь я, словно мешок приваливая напарника спиной к песчаному склону бархана, – Но только на 5 минут.
– Вот и хорошо. Вот и ладненько, – бормочет Джек, не открывая глаз.
– Будешь пить? Пей, – предлагаю я, но он вяло отмахивается рукой в ответ:
– Не хочу. Тебе нужнее.
Я пью сама, не считая нужным уговаривать этого упрямого ниггера. До базы остаётся около десятка километров. Неожиданно Джек начинает сдавленно смеяться.
– Что?
– Просто вспомнил. Ты рассказывала, как в детстве вы ходили в зоопарк.
– Да, иногда в приюте нам устраивали такие развлечения.
– И там, в зоопарке, был мужик, который фотографировал за деньги. Он таскал обезьяну на плече…
– Хочешь сделать совместное сэлфи? – смеюсь я.
– Лучше твоя мартышка тебе споёт, – отвечает Джек и, не дожидаясь моего одобрения, начинает петь, добавляя в голос наигранной хрипотцы:
Вижу зелень крон,
Куст роз густой.
Они цветут для нас тобой.
И я думаю вдруг: как хорош этот мир…
Вижу синь небес
Там облака
Днём пенье птиц. В ночи – сверчка.
И я думаю вдруг: как хорош этот мир…
Внезапно он замолкает.
– Забыл слова? – издевательски спрашиваю я.
– Я хотел сказать, что у тебя отвратительный упрямый характер, моя девочка…
– Ты это уже говорил.
– И я бросаю тебя…
– Перестань.
– Прости, что так вышло. Но дальше… Ты сама… – произносит он и замолкает, так и оставшись лежать на песке с запрокинутой головой.
Я бросаюсь к нему, но пульс на шее уже не прощупывается. Попытки завести сердце ни к чему не приводят. Я раздосадовано в последний раз бью в грудь напарника:
– Сука! Всё-таки ты сделал это… Сука…
На глаза наворачиваются слёзы, и в этот раз я не пытаюсь их сдержать, как обычно. Что-то внутри позволяет мне сейчас плакать. Какое-то время я сижу рядом, прижав к себе колени руками, и смотрю в пустоту. Солнце начинает опускаться к горизонту. Нужно собраться и идти, чтобы добраться до базы до темноты.
Я поднимаюсь и, пройдя сотню метров, всё-таки оборачиваюсь к бархану, за которым по-прежнему лежит неподвижное тело.