Шёпот их прервал тревожный стук в окно, причём стучали в их комнату, а не к бабушке — хозяйке.
— Это за мной, я знаю, — шепнула радостно Марийка Шуре, — меня отзывают срочно в Беломорск.
Она спрыгнула с печи, побежала в сенцы, отец засветил лампу. Враз все переполошились в горнице.
— Выручайте, люди добрые, — запричитала по-старушечьи моложавая женщина, закутанная в клетчатый платок. — Сестра из города приехала, рожать у нас надумала, и вот началось. Я в больницу нашу кинулась, там докторша молодая, говорит, подмога нужна. Подалась к фельдшерице, ту в Кинешму вызвали в военкомат, её маманя, спасибо ей, вспомнила — у Мелентьевых, говорит, тех, что из Карелии, дочка на побывку приехала, по медицинской части служит.
— Ох ты, господи, спаси и помилуй, — заволновалась Евдокия Андреевна. — Да нешто она акушерка, она раненых перевязывать умеет.
— Перестань, мама! — крикнула Марийка. — Надо выручать. Дважды у нас такое было в госпитале, я помогала. Справлюсь.
Марийка возвратилась аж к вечеру, сияла вся, глаза радостные, как в былые дни. По двору, сквозь мелкий осенний дождик, бежала, подпрыгивая, как пионерка, махала руками, смеялась.
— Огонёк у нас Маруся, — улыбнулся, глядя в окно, Владимир Аверьянович.
— Мальчик вот такой! — закричала с порога Марийка, разводя руки, — крепенький, голосистый. Докторша молодец, да и я не промах. Ах, какой день светлый! Ах, как хорошо жить на белом свете!
— По такому случаю будет у нас праздничный ужин, — сказала весело Евдокия Андреевна. — Сговорилась я с хозяюшкой — всё, что есть, на стол поставим. Доставай, отец, заветную четвертиночку с травкой зверобоем. Для растираний берегу да от простуды. Не грех будет сегодня за крестника язык помочить.
После ужина долго чаёвничали. Хозяйка подкладывала Марийке варенье из крыжовника, незаметно подталкивала блюдечко со свежим жёлтым катышом коровьего масла, сбитого утром, в котором слезинками блестели растворившиеся крупицы соли.
— Сколько помню, всё воюем, — сказала старушка. — Японская, германская, гражданская. Но такого вселенского пожара… Ну, окончится она, проклятая, а где силушку возьмём, чтоб всё поднять из мёртвого пепла?
— Поднимемся, Мироновна, лишь бы поскорее Гитлера одолеть, — ответил хозяйке Владимир Аверьянович.
— Подымемся, — подхватила слова отца Марийка. — Будем из кожи вон лезть, но города и сёла наши отстроим да ещё другим народам поможем.
— Вашему поколению, Мария свет Владимировна, поди, потяжелей нашей доля выпала, — вздохнула Мироновна. — Не надорвались бы.
— Была у меня боевая подруга, сказала она однажды такие слова, что навсегда вошли в сердце. Аня говорила: «Мы всех оденем, обуем, накормим. Всех голодных, всех угнетённых, всех рабов подымем с колен. Детишек там, в Африке или в Азии, научим тому, чего они не ведали никогда — улыбаться и петь с нами весёлые песни о счастливой жизни!» Ну, а если жилы надорвём, так надорвём за стоящее дело.