…Пробыла Марийка у родителей всего четырнадцать дней, выкопала картошку в огороде, побелила комнату в тёплый денёк, в погребе с отцом полки сколотила. А потом вдруг заволновалась, забеспокоилась, принялась вещи собирать. Мать в слёзы, за ней Галя.
— Может, не надо тебе в разведке этой служить, доченька? — шептала мать. — Пусть тебя в школу пошлют какую. Затем на завод, ну, а уж если никак, то можно и в твоё училище, где на моряков учат. Здесь по Волге женщины на буксирах плавают, справляются. Подучишься и ты, будешь плавать за милую душу. Разведка нешто девичье дело?
— В этом вопросе, мать, мы не советчики, — круто вмешался Владимир Аверьянович, — у неё есть командиры, они знают, быть ли ей в разведке. Между прочим, я и сам в разведке воевал, ежели помнишь мои рассказы. Туда дураков не берут, и коль Марию выбрали, так, значит, есть за что. Не зря к ордену представили.
…Евдокия Андреевна напекла пирогов с сушёными грибами, калиток с пшеном и толчёной картошечкой, хозяйка дала большую белую хлебину. Марийка хохотала, прыгала по избе, прижимая каравай к груди, как грудного дитятка.
— Смейся, смейся, — задорно покрикивала мать из кухни, хозяйничая у печи, и лицо её, раскрасневшееся от жара, подсвеченное красным светом, разгладилось от морщин, — скоро своё родненькое будешь тетешкать. Кончится война, выйдешь замуж, привезёшь внучку, будем с дедкой пестовать, будет всё, как у людей. Ты кого хочешь, старый, внука аль внучку?
— Погодите «замуж-то», погодите! — смеялась Марийка. — Я ещё учиться поеду, институт закончу. В Ленинград подамся, там, Аннушка сказывала, есть корабельный институт. Закончу его, и куда душа пожелает — захочу, чертежи стану рисовать, новые пароходы придумывать, захочу, на белом корабле поплыву в дальние страны.
— Ой, потонешь, доченька!
— Корабли не тонут.
— Никак я в голову не возьму, как он, железный, на воде держится. Лодку сшили из тёса, тут дерево, понятно, пошто не тонет, а железо быстрее камня на дно падет.
— Эх, мама, мама… Гляди, вон ковшик в бадейке качается. Он какой? Железный. Так и корабль, он, словно ковш, только в миллион раз больше.
— Так-то оно так, да всё же лучше, милая, на бережку. Иди туда, где на мануфактуре цветки выводят. Людям-то радость какую сделаешь, каждая девушка хорошая тебе спасибо скажет, когда платье наденет. Тебя ещё до войны Анюта Лисицина, светлая ей память, подбивала.
— А что, может и вправду в текстильный институт податься? — задумавшись, прошептала Марийка.
— Пора нам подаваться за порог, граждане, — вмешался Владимир Аверьянович. — Пешком ведь надумали до Кинешмы шагать. Дорога дальняя, надо к вечеру поспеть. Вон уже идут и провожатые твои, дочка, две Марии и обе Фёдоровны.