Нина рассказала обо всём: и о делах в ЦК комсомола, и о новых кинофильмах, и о том, что пишут газеты о битве в Сталинграде, и как недавно в Беломорске работники НКВД раскрыли шпиона, и о том, какую сногсшибательную причёску сделала себе Галя Ростовская. Рассказывала о многом, а о Васе всё не заговаривала, пока Марийка сама не спросила:
— Василёк не вернулся?
— Нет, группа пока не объявилась.
Нина подбросила дровишек, в печурке на минуту потемнело, затем языки пламени поползли сквозь поленца, дрова полыхнули, и комната осветилась золотистым светом.
— А про мой орден ничего не слышно? — хрипло спросила Марийка.
— Ну, ещё рано, Машенька. Пока бумаги дойдут куда надо, пока рассмотрят, пока подпишут.
— Как думаешь, какую работу мне даст Юрий Владимирович?
— Тут и думать нечего — будешь в аппарате, будешь инструктором, Галю начнёшь готовить.
— Аню она мне не заменит. Я твёрдо решила проситься на новое задание. Если его Могикан не даст, подам заявление в военкомат.
— Ох, и задаст он тебе трёпку, Маша. Есть, скажет, комсомольская дисциплина — и точка. Мне, знаешь, как попало, я-то сколько уже сижу без движения. Он мне говорит: «Понадобишься — позовём».
— Могикан на Олонец меня метил, да что-то не сладилось. И верно, какой из меня секретарь райкома тогда был, весной. Теперь поумнела, хочу сама попроситься в подполье…
— Давай спать, Машутка, утро вечера мудренее.
Утром северик задул с ещё большей силой, чем вечером, рябил мелкой чешуёй холодные серые лужи, срывал с военных фуражки, залетал под фуфайку, свистел в ушах, завывал под мостом, над Выгом.
Простучав каблуками сапог по крыльцу, Нина и Марийка вбежали в коридор, бросились к печке, которую уже растопила тётя Даша, прислонили покрасневшие ладошки к только-только нагревшейся стене.
Тут их и увидел Андропов, тоже торопливо вбежавший в коридор. Быстро потерев озябшие руки, протянул обе Марийке:
— Ну, здравствуй, Мария Владимировна. С приездом на родную карельскую землю. С виду чуть-чуть поправилась, щёчки порозовели, а глаза всё так же неотразимы. Ты что же, стрекоза, раньше срока прибыла? По моим подсчётам, у тебя ещё отпуск, постой, сколько же, двенадцать дней. Целых две недели.
— Соскучилась. Хочу живого дела, Юрий Владимирович.
— Ну, это сколько угодно, — усмехнулся Андропов, тоже приставив ладони к печке. — Сколько вам пудов, сударыня, десять? Может, отпустить целых сто? Поднять бы только, не надорваться, — сказал он вдруг горько, и уголки губ его ещё ниже опустились, а тёмные круги под глазами обозначились выпукло и болезненно.