Все принялись поздравлять Марийку, каждый хотел пожать руку, ещё бы — это был первый орден в их коллективе. Сразу же единогласно решили вечером в честь награждённой устроить чай. Девушки вертели Марийку, подносили к ней зеркало — все сходились на том, что орден надо немножко передвинуть влево.
— У него хвостик длинный, завинтка эта самая, колется, — упрямилась Марийка, но всё же провертела другую дырочку.
Она никак не могла усидеть на месте: то подбегала к Феде Кузнецову, то шепталась с Машей Ульяновой, то снова подскакивала к большому зеркалу, затем начала писать письмо маме, написала десять строк, сложила в планшетку, оделась, шепнула Нине, что сбегает в спецшколу.
Ещё во дворе школы Марийка расстегнула пальто, покосилась, виден ли орден, улыбнулась — виден, в коридоре лихо козырнула дневальному, спросила, где Богданов. Тот кивнул на плотно прикрытую дверь знакомого кабинета.
Комиссар был не один, он распекал двух незнакомых Марии курсантов, но, увидев её в дверях, враз остановился.
Марийка, не ожидая приглашения, сняла пальто.
— У вас тут натоплено, — сказала она весело, потом, оглядев потупившихся курсантов, добавила: — Может, я попозже зайду, Николай Иванович?
— Нет, Мария, останься, а вы, товарищи, свободны. К разговору о чекистской скромности, завещанной нам товарищем Дзержинским, мы ещё вернёмся.
Богданов усадил Марийку, сам сел рядом, потом пересел за стол, чтобы лучше видеть собеседницу. Марийка улыбнулась, глаза заиграли, блеснули озорным голубоватым светом.
— Вот сегодня товарищ Куусинен вручил, — не выдержала она долгого молчания, покосившись на орден.
— Маша, возьми себя в руки, — произнёс, кашлянув, Богданов. — Ты человек крепкий, волевой. Ночью сегодня вернулась группа поиска. Василий Савоев погиб. Погибли и другие наши ребята. Убит ещё один твой одноклассник из Пряжи Ваня Скобелев…
Марийка оцепенела, широко раскрытые глаза её ничего не видели. Богданов тихонько вышел из комнаты, постоял у двери, прислушался.
Через час, когда он вернулся, Мария сидела на том же месте, так же вонзив взгляд в стену.
— Мне нужно позвонить, — сказала она хрипло.
Богданов вызвал коммутатор города, Марийка взяла трубку, назвала номер.
— Товарищ Могикан, это Мария. Можно, я на пару часов отлучусь? Схожу на аэродром. Да, да, к нему. Всё никак не могу застать. В полётах. Понятно. Добро.
И на этот раз Алёши не было в Беломорске.
— Прилетит не скоро, недели через две, — ответил ей в штабе скуластый лейтенант с повязкой дежурного на рукаве. Мария спросила, на месте ли тот штабной майор, но и его не оказалось. Дежурный явно тяготился расспросами незнакомой девушки в штатском, нетерпеливо шлёпал толстым журналом, раскрывая и закрывая его, и на просьбу дать лист бумаги отрицательно покачал головой. Марийка расстегнула верхние пуговицы пальто, покопошилась в левом кармане гимнастёрки, достала комсомольский билет, письмо из Сегежи, треугольник из Кеми, два билета в театр на субботу, подаренные сегодня Могиканом. Не долго думая, написала карандашом на обратной стороне билетов: «Алёша! Ты был прав — на войне нет места для любви. Не ищи ни меня, ни Анну. Прощай. Марийка».