Выдали хлебные и промтоварные карточки, да в магазинах пусто, а в кошельке совсем ветер гуляет — денег за работу финны платят мало. Вся надежда на свой огород.
Вначале финны рассказывали всем, как хорошо станут жить теперь вепсы, как много добротных вещей будет в магазинах. Открыли лавку в Рыбреке, и точно — красивые платья, кожаные туфли, мануфактура всякая. Начали брать люди, хоть и цену финны завернули будь здоров, принесли домой, разглядели, а это всё советское, — награблено у населения да из оставленных складов взято.
Колхозы в районе финны распустили, хотя лошадей держат в общей конюшне. Заставляли сельчан пахать и сеять на полях, а урожай весь повезут в Финляндию. Если надо вспахать огород, можешь взять лошадь, но заплати четыре марки за час. А где их взять, эти марки? Денежные бумажки грех в руки брать, срамота одна: голые бабы задницами светят, а с ними тут же и мужики голые кучей стоят. Охальники, керенки бесовские придумали.
А кино ещё похлеще привозят, молодухи ходили — так плевались целую неделю, стыдоба сущая.
Солдаты пристают к сельским девушкам безо всякой совести, заманивают на танцы, в кино. Обещают жениться, увезти в Финляндию, сделать богатой хозяйкой хутора. Есть такие, что верят. Да что из того выйдет, время покажет, а пока один срам.
— Думала, говорить — не говорить, да тебе ведь надо всё знать, доченька, — вздохнула мать. — Валентина-то Клещова, твоя первая подружка, по кривой дорожке пошла, завела себе ухажёра — финского унтера, это уже второй у неё, на свиданку к нему бегает, по-фински лопочет, платок он ей цветастый подарил, так с плеч не снимает. Плохо о ней в деревне люди говорят, мне когда попадётся на улице, в глаза не глядит, отворачивается, а поди в этой избе у нас-то и выросла. «Лапушка Аня, помоги, Аня, как мне написать грамотно, как задачку верно решить?» Комсомолка была, а стала, прости господи, не придумать кем. Ну, что ты так опечалилась, доча, может, она ещё выправится — молодая, глупая.
— Вот те на, — пропела Марийка, — а мы на неё виды имели, думали, помощницей нам станет.
Анна легла на подушку, отвернулась, закрыла глаза. Мама погладила её по щеке истончившимися от бесконечной пряжи пальцами, надолго замолкла, а затем, поняв, что Анна никого не хочет видеть и слышать, спустилась в избу готовить нехитрую снедь.
Маленькое чердачное окно, затянутое старым вязаным платком, выходило прямо на дорогу, до неё было рукой подать, и когда рядом проползали тяжело груженные тупорылые грузовики, накрытые брезентом, или машины с бензиновыми бочками, Марийка в первый день прямо не могла найти себе места. Она вскакивала, падала на сено, стучала кулаками по толстой подушке.