«Боже, я люблю думать о тебе, Вирджиния, – писала Кэтрин в 1917 году, – как о своем друге… мы занимаемся одним делом, и поистине любопытно и волнующе, что мы, должно быть, находимся в поисках почти одного и того же…», – хотя позже она писала Джону Мюррею, что работы Вирджинии кажутся ей «интеллектуально снобскими, длинными и утомительными». В 1911-м, в свой первый год в Лондоне, Кэтрин скованно позирует для портрета. Густые брови, острый носик, вытянутая вперед шея… на этой фотографии она не вышла хорошенькой. Вся ее жизнь там была бравадой, ее порывистость, «пустоты и химеры» (по словам Вирджинии Вулф) «приводили в замешательство и были отвратительны большинству наших друзей».
И все-таки через семь лет после смерти новозеландки Вирджиния призналась, что ей по-прежнему снится Кэтрин, обладавшая качествами, которыми она «восхищалась, в которых нуждалась», так что в каком-то смысле она тоже ее любила. В тот день мысль о Кэтрин, старающейся «вписаться» в лондонский мир, очень меня расстроила, и, Дик, это еще не все.
Куда бы ты ни направлялся, кто-то уже побывал там до тебя.
Потому что, как и я, Кэтрин Мэнсфилд влюбляется в Дика.
На восемьдесят пятой странице рассказа «Я не говорю по-французски», она пишет:
«Не заметить Дика было невозможно. Единственный среди нас англичанин (курсив мой), он, вместо того чтобы по возможности грациозно кружить по комнате, засунул руки в карманы и мечтательно улыбался, стоя возле стены, словно бы подпирая ее своим телом, при этом он с тихой ласковостью и на великолепном французском языке отвечал всем, кто подходил к нему с вопросами»[35].
Но, в отличие от тебя, у того Дика не было «планов на сегодняшний вечер». Не колеблясь он пригласил героя Кэтрин на ужин. Они провели ночь в его отеле:
«О чем мы только не говорили! Я ощутил большое облегчение, что не надо все время рассуждать о современном романе, о новой форме, о молодых писателях, пренебрегающих ею. Изредка я, будто случайно, подкидывал ему карту, которая вроде бы ничего общего не имела с игрой, желая увидеть его реакцию. Он брал ее в руки с неизменной мечтательностью во взгляде и улыбке. Даже вроде бы бормотал: “Очень любопытно”, но так, что было ясно: ему это совсем не любопытно».
Дик был идеальным шизофреническим слушателем для Кэтрин. Как пишет Геза Рохейм, Дик был мечтательно эмпатичен, потому что «отсутствие границ эго не позволяет ему остановить процесс идентификации». И Кэтрин потеряла голову:
«В конце концов я заметил безразличие Дика, и оно загипнотизировало меня, так что я скинул ему все карты до последней, а потом уселся поудобнее и стал наблюдать за ним».