Тут я поняла, что дневного света оставалось для принятия одного решения. Если я сделаю неправильный выбор, обратится ли Сильвер в полицию, когда не дозвонится до меня из Нью-Йорка? Маловероятно, ведь Сильвер сказал, что он твердо намерен поддерживать мою независимость, мою новую жизнь. И что же будет, если никто меня не хватится сегодня до полуночи или даже до завтрашнего утра? На мне был шерстяной шарф, мое длинное черное пальто и перчатки из искусственной кожи, при этом ни спичек, ни шерстяных носков. Смогу ли я бегать на месте с наступлением темноты и до восьми часов утра, чтобы сохранить тепло?
Я выбрала забор: пошла налево, так как знала, что территория «Бигл Клаба» простирается вправо по Ланфер- Роуд на несколько миль и до Стони-Крика. Я надломила раздвоенную ветку, чтобы отметить место. Забор не шел по прямой линии. Чтобы не потерять его из виду, я перепрыгивала через поваленные деревья, пролезала сквозь кучи сваленных веток и колючих обледеневших сорняков.
Я бросилась бежать по лесу, глубоко благодарная сама себе за то, что начала заниматься аэробикой. Звук пилы становился все слабее, все дальше. Я бежала десять или двадцать минут, размышляя, скорее, не о смерти или договоренностях с Богом, а о том, сколько часов будет длиться ночь и как мне ее пережить. Наконец сквозь деревья я разглядела открытый и заваленный снегом склон, спустя еще какое-то время – трейлер.
Я вышла на Элмер-Вудс-Роуд, на переулке с одним- единственным домом, который пересекался с Мадд-стрит, и прошла несколько миль по Мадд-стрит до Смит-Роуд. Мне не встретилось ни одной машины. Я вспомнила историю, которую девятилетний Джош Бейкер, живший здесь в трейлере, рассказывал о своей матери: одной зимней ночью она шла по Мадд-стрит и ей в горло впрыгнул демон-призрак. Эта история, теперь обретшая краски, больше не казалось такой уж невероятной.
Целую, Крис
P. S. Дик, сейчас вечер среды, и я всю неделю раздумывала над звонком тебе: если я собираюсь тебе звонить, то делать это нужно как можно скорее. Скоро ты получишь мою записку, отправленную срочной почтой во вторник, и уедешь – когда? завтра или в пятницу? – за границу на десять дней. Я не могу вспомнить, что именно я написала, но я зачитывала ее Энн Роуэр по телефону и она поклялась, что записка не была слишком сопливой. Кажется, я упомянула, что мне неловко за девяносто страниц писем с единичным междустрочным интервалом. А потом что-то вроде: «Мысль о встрече с тобой наедине видится мне абсолютным счастьем и удовольствием». Боже, вот теперь я правда пресмыкаюсь. Так или иначе, я знаю, что наврала, будто мне «очень надо» оказаться двадцать третьего февраля в «Арт-центре» в Лос-Анджелесе. Мы с Сильвером едем туда завтра, чтобы посетить мастерские в пятницу. Я хочу, чтобы это выглядело ненавязчиво, а звонок – это как-то прямо в лоб. Что если я дозвонюсь до тебя, когда твоя голова будет занята другим? Смогу ли я справиться с этим так же лихо, как когда заблудилась ночью в лесу? Нет. Ну или может быть. Я мечусь между сохранением тебя как адресата моих писем и возможностью разговаривать с тобой как с личностью. Может, я просто забью.