Я спросил:
— А когда первый спектакль?
Рина затуманилась:
— Не раньше августа. Надо музыку сочинить и записать на диски. Роли выучить, репетиции провести… А еще ведь куча других дел. Шлюпку нужно починить, чтобы спустить в этом году…
— Дядя Миша парус раздобыл у каких-то знакомых, — сообщил Яков. — Почти целый, только с одной дырой…
— Надо сходить, посмотреть, — решил Серый и поддернул трусы (похоже на Шарнирчика). — Пошли все вместе!
— Идите втроем, — сказала Рина. — Зачем такой толпой…
Чибис понятливо посмотрел на меня. Попросил:
— Можно, я тоже схожу? Никогда не видел настоящего паруса…
Конечно, все сказали, что можно.
Все, кроме Рины и меня, ушли из Пуппельхауса. Мы сели на лавку недалеко от распахнутых дверей.
— Ну вот… — сказала Рина, будто мы встретились только сию минуту. Положила поцарапанные пальцы себе на колени и стала смотреть перед собой. Волосы ее золотились на виске. На оправе очков горела искра.
— Да… — сказал я.
— Что «да»? — спросила она.
— Что «ну вот», — сказал я. — То есть что все-таки встретились. И…
— Что?
— Ну… будто «Андромеда» была только вчера… А на самом деле прошел год.
— Десять месяцев, — сказала она.
— Какая разница, — сказал я. Потому что надо ведь было что-то сказать. Потом я добавил:
— Конечно, я дурак и лентяй. Нужно было искать изо всех сил, а я так… через пень-колоду. Потому что…
— Почему?
— Ну… я думал… может, ты уже и не помнишь про меня. Может, думаешь…
— Что?
— Ну… — бормотнул я. — «Может, мальчика-то и не было»…
— Дурень… — сказала она.
— Ага, — согласился я.
— А ты…
— Что?
— Наверно, думал: «Может, никакой девочки не было…»
— Нет… я так не думал. Я…
— Ну, чего «я»? Говори, раз начал…
— Я… даже стихи про тебя однажды сочинил…
— Правда?!
Я не решался взглянуть на Рину, но почувствовал, что он заулыбалась.
— Прочитай…
— Да ну… Они неуклюжие.
Я бессовестно врал. Стихи я сочинил не «однажды», а только что. То есть они сложились сами собой, и я удивился, потому что сроду не занимался стихотворчеством (только вот так же появились однажды строчки для вальса).
— Все равно прочитай.
— Ты разозлишься…
— Ни капельки!
— Но они же… ни складу, ни ладу…
— Клим! — строго сказала она, будто малышу в песочнице. — Раз начал, говори до конца…
— Ну… только отодвинься.
Она сначала чуточку отодвинулась, потом спросила:
— А зачем?
— Чтобы не вспыхнуть от меня… Я сейчас буду сгорать от стыда… — Это я говорил с дурашливостью, а под ней прятал настоящий великий стыд. Но сильнее стыда было желание — прочитать. И пусть потом обхихикает или поколотит… Я зажмурился и предупредил:
— Это вроде считалки…