Порог дома твоего (Сердюк) - страница 39

Хрусталев встал, озабоченно прошелся по палатке, мягко ступая. Пол был притрушен свежей травой, скрадывавшей звуки его шагов.

— Что же он вам теперь поет, этот спринтер?

— Молчит, будто в рот воды набрал, — ответил Самородов.

— Опаре что говорил?

— Шантажировал. Назвался советским офицером и даже документы обещал предъявить.

— Да, на фальшивки в абвере мастера.

Хрусталев мысленно возвращался все к одному и тому же вопросу. Почему курьер решился на побег не где-нибудь, а именно в палатке?

— Пытался ли Царьков разговаривать с кем-нибудь в палатке? — поинтересовался контрразведчик.

— С Авдониным, да и то накоротке.

— О чем же?

— О послании шефа. Царьков хотел вручить его Гауптману лично или, на худой конец, адъютанту гауптмана. Ну, тут сержант и нашелся…

— Как?

— Выдал себя за адъютанта.

— Ах, вот оно что! — Хрусталева мгновенно осенила догадка. — Пожалуй, здесь-то и собака зарыта. Во-первых, какой же из унтер-офицера адъютант? А во-вторых, курьер мог знать настоящего адъютанта. Ему могли показать его фото.

— Я ведь, товарищ майор, всю поляну заранее оцепил. На всякий случай.

— Ну и молодец, а то еще пришлось бы побегать… Действия наряда Авдонина советую тщательно проанализировать. Соберите заставу и в порядке учебы разложите все по полочкам. Так сказать, плюсы и минусы первого опыта. Дело это для ваших людей новое, непривычное — учить надо. Что же касается гауптмана Шустера и его шпионско-диверсионной группы, то их поиск и ликвидация станут для вашей заставы очередным и, предвижу, весьма серьезным испытанием…

ВЕЧНЫЙ ЧАСОВОЙ

Сборы в поездку на заставу ее заметно преображали. У Любови Ильиничны словно прибавлялось сил, жизнь начинала казаться по-прежнему интересной и нужной. Движения ее становились уверенными, легкими, почти такими, какими бывали много лет назад, да и голос звучал куда бодрее, без предательской хрипотцы. Все охотнее поглядывала она на себя в зеркало — частая сетка морщин как бы разглаживалась, стиралась, на щеках проступал румянец, глаза лучились, будто в далекой молодости.

А между поездками вот уже много лет были письма. Писать солдаты не ленились. Разные почерки, разный стиль. Но одно в письмах было одинаково. Кто бы ни взялся за перо, письмо всегда начиналось одними и теми же словами: «Здравствуйте, дорогая мама нашей заставы!»

Любовь Ильинична уже и не помнит, кто и когда назвал ее так. Слишком много воды утекло с тех пор. Не одно поколение пограничников отслужило срочную службу на этой заставе, но каждый, кто заступал здесь на охрану государственной границы, почитал для себя за большую честь обращаться к ней, как к родной матери.