Внутри оказалось как обычно: спокойно, не особо тихо, тепло и вкусно. Вкусно обеспечивали запахи, идущие из конца коридора, где ясная панна-хозяйка изволила расположить кухню, теплом жарило от труб, оплетающих дом по последнему слову техники, спокойно из-за артефактов и наговоров, вмурованных и наложенных в стены, а не особо тихо…
К этому всего лишь стоило привыкнуть. Пани Ковальска испытывала слабость к артистично-творческим особам, привечая тех за сущие гроши и радовалась, что могла помогать искусству. Сама, при этом, разбиралась в нем как я, например, лошадином сапе. То есть, никак.
Картины, густо висевшие на стенах, при ближайшем рассмотрении оказывались редкостно уродливыми образцами модных течений и примитивизм среди них казался одним из лучших. Цветастые геометрические фигуры, загогулины, что-то, напоминающее следы от ударов метелкой, обмакнутой сразу в несколько банок половой краски. Портреты, больше всего походившие на когда-то модные фотографии пост-мортем, где живые фотографировались с умершими, подкрашенными и одетыми специально обученными людьми.
Красивая рама, вся в золотых завитках, достойная полотна хоть малых голландцев, хоть рафаэлитов, выпячивала наружу что-то, больше всего напоминающее неумело написанного ребенком бегемота. Обнаженного такого бегемота, в коем явственно угадывались женственные линии и изгибы, причем, обнаженные. Рыжая полоса, идущая от ушек и до крохотного хвостика явно намекала на волосы и, в какой раз рассматривая кривой прямоугольник, прилепленный на гренадерскую грудь гиппопотама, снова возвращалась паскудно-крамольная мысль…
Не сама ли ясная панна на сем непотребстве, а?!
Озвучить не приходило в голову, ведь принцип «не буди лиха, пока оно тихо», имея ведьму в домовладелицах, лучше не забывать.
Сверху, наверняка с третьего этажа, доносился сумбур духовых, куда зачем-то вплеталась скрипка. Там пани Ковальска селила недавно приехавших из Старого Света полукровок, старательно изучавших умение играть джаз, уходящий в прошлое также, как сигареты без фильтра.
— Кроу, тебя не учили пользоваться решеткой у входа? — проскрипел Джуд. — Все вы люди — уроды и идиоты.
Джуд — самый настоящий домовой, вернее, брауни. Он жил в старом доме с самой постройки, переехав вместе с переселенцами из Англии во времена, когда Город еще назывался Новым Амстердамом.
Джуд стар, мелок, плешив, с бакенбардами, усами с подусниками, вислым носом, бородавкой на щеке. Он обожает мелкую клетку, носит засаленный костюм, жилетку в мелкую звезду и шастает по всему дому босиком.