Джуд ворчлив, пакостен и любит тырить все, что плохо лежит. И порой стучит по стенам с дверями, надеясь, что свалятся защитные амулеты, не пускающие его внутрь без разрешения. Заходить он может, верно, но только убираться и когда квартиранты не дома. Попробуй стырить хотя бы что-то — амулет активизируется и подпаливает ему пятки. Если висит, где закреплен пани Ковальски, амулеты Джуд трогать не может.
— Извини, Джуд. — сказал я и пошел дальше, понимая, что старый ворчун сейчас же все заметет и протрет.
— Садись, — пани Ковальска показала на стул. — Брысь, Вортигерн!
Вортигерн, не менее старый, чем Джуд, одноглазый и, вот ведь, седой ворон-гонец, перелетел на шкаф. Вортигерн оказался в Новом Свете вместе с домовым-брауни и с годами его нрав стал еще хуже, чем у Джуда.
— Как в целом, Кроу? — поинтересовалась, явно не просто так, пани Ковальска.
— Налипшие убийства на руках его! — каркнул Вортигерн. — Измены мстят ему за вероломство!
— Чертова птица! — рявкнула панна и замахнулась полотенцем. Ворон каркнул без цитирования и кривовато улетел в коридор.
— Чертова птица, — повторила хозяйка, ставя передо мной чашку, блюдце и положив кусок сырника. — Не может угомониться ни днем не ночью, сыплет Шекспиром, как в театре на Бродвее. Кроу, ты любишь Шекспира?
— Не особо.
— Вот и я не люблю, а эта выжившая из ума скрипелка постоянно каркает его, к месту и ни к месту. Недавно принимала ванну, с солью, со свечами, вспоминала юность… — пани Ковальска повела плечом, неожиданно блеснувшим белоснежной кожей в еще более неожиданно сползшем вырезе шелкового халата. — А он начал читать Отелло. Тьфу!
Оу, мать твою, что за дела тут творятся?! Ясна панна никогда не включала меня в список потенциально интересных мужчин, и это вот все явно неспроста.
— Как сырник? — совершенно бесхитростно спросила хозяйка. — Старый рецепт…
Рецепт, как и все старые рецепты, доказывал одно: классика вовсе не обязательно французская, но от того не становится хуже, легко побеждая все новомодное. Пропеченный творог с изюмом и цукатами, густо политый темной глазурью, расползался по нёбу чем-то неуловимо прекрасным и домашним.
— Просто прекрасен.
— Спасибо. Ладно, Кроу… — она явила себя обычную, перестав томно смотреть и болтать турецкой шитой туфлей на почему-то выставленной ножке. — Давай начистоту?
— С удовольствием. Только прожую, доем и попрошу добавки.
— Проголодался на самом деле, сукин ты кот? — удивилась пани. — Ну, ты тогда ешь, я пока немного расскажу.
Она положила еще два куска, явно, чтобы не вставать лишний раз и закурила свою трубку. Та, никогда при мне не набиваемая, тлела всякий раз, когда хотелось хозяйке.