Но если и Добрыня попадет под власть сонных чар, когда попытается распутать своего приятеля… Только бы не вздумал в этот миг молиться. Впрочем, Малфрида постарается отвлечь его. А что она с ними потом сделает? Да всякое на ум приходило.
Когда Малфрида колдовала в полную силу, она менялась. Взлетали ее длинные темные волосы, горели желтым светом глаза, лицо шло трещинами, превращавшимися в чешую Ящера. Со стороны Малфрида себя не видела, но понимала, что это уже не совсем она. То, что когти появлялись, это ее уже давно не удивляло, зато ощущение колдовской силы дарило упоение. И сейчас она вызвала из глухих завалов под деревьями волков-оборотней, приказала им поднять спящего в сетке Саву и отнести через лес к своей избушке. Волкам-оборотням такое не очень нравилось, скалились, но подчинились.
Сама же Малфрида обернулась лесной голубкой, издала горлом воркующий звук и порхнула под кроны деревьев. Быстро летела, лишь порой опускалась то на увитую плющом лапу дуба, то на мягкую ветку калины. Наконец голубка приземлилась у озерца перед дубом с избушкой. Потянулась, вырастая и принимая свое обличье. Огляделась, даже волосы пригладила перед встречей с сыном, поясок поправила. Добрыни нигде не было видно, но Малфрида чувствовала – рядом он. Скорее всего, устроился в ее избушке. Все же он человек, под кровом из дерна и соломы ему спокойнее, чем среди нелюдей в навьем лесу. Да и духи травяные ей указывали лапками: там он, там. Ох и шумел под утро, пищали, поясняя, крушил все в ведьмином домике, едва само строение не разнес. Но они побоялись забраться и поглядеть.
Малфрида легко поднялась в избушку, замерла перед раскрытой настежь дверью. Зайти не смогла.
– Что это ты натворил тут? – удивилась, увидев перегораживающую вход кровать.
Сама кровать была срублена из крепкого дуба, тяжеленная, на столбцах толстых. Такую поди сдвинь. Но сейчас кровать стояла поперек входа, покрывала валялись на полу, все изодранные, а полосатые тканые коврики, какими ведьма для уюта застелила половицы, скомканы.
– Эй, где ты? Что натворил?
В ответ только глухой хрип, словно гость был придавлен чем-то.
Но когда Малфрида пробралась внутрь и увидела его… Добрыня лежал под стеной в углу, весь изогнувшись, рука одна странно вывернута и привязана тесьмой к одной из ножек кровати. Когда Малфрида перевернула его, то увидела, что глаза у него открыты, закатившиеся, белесые. Из груди вырывалось тяжелое сиплое дыхание.
Она поняла, что гость зачем-то привязал себя к тяжелой кровати, но так рвался, что протащил ее за собой и сплетенная из шелковых тесемок веревка впилась в запястье, рука вся покраснела, а плечо вывернулось. Бесноватый он, что ли? Как иначе понять, если он явно ползал по избушке, лари вон сдвинуты, с полок попадали горшки и побились.