Прошла как ни в чем не бывало. И, бросив подле гусляра белые цветы черемухи, примостилась неподалеку.
– Что так глядишь на меня? Нравлюсь?
Она вела себя беспечно, не так, как обычная дева вятичей, с подозрением относящаяся к встреченному в чаще чужаку, а как лесной дух. Но духом явно не была. Вон на ногах лапти наподобие тех, какие вятичи плетут из лыка, причем на незнакомке они были аккуратные, ловко подогнанные по ноге. Рубаха простого сукна, но на груди две низки ярких стеклянных бус, и все бусины одна к одной – такие на ярмарке немало стоят. Не говоря уже о серебряных подвесках у висков – настоящее кованое серебро умелой работы. Значит, не бедная девица. Да и поясок ее отделан металлическими бляшками, хотя и перетягивает обычную, бурого цвета вздевалку39. Впрочем, не совсем и обычную, вон какими узорами по подолу вышита, какие яркие стежки идут по разрезам на боках до самого пояса.
– Что ж ты молчишь, чужак? – игриво спросила девушка, грациозно склонив набок голову в пышном голубом венке. – Или онемел?
Добрыня только сейчас заметил, что смотрит на нее, приоткрыв от изумления рот. Закрыл его, громко клацнув зубами.
Девица расхохоталась. Он тоже засмеялся. Радовался ее веселому дружелюбию, а еще развеселила неуместная для столь повидавшего мужа, как он, растерянность.
– Как тут было не онеметь, красавица? Мы с приятелем, почитай, уже третий день по вашим лесам блуждаем, а тут ты! Я тебя сперва за мавку дивную принял.
– За кого принял? – удивленно выгнула она темные, словно прорисованные брови.
Добрыня спохватился. Это на днепровских берегах таких лесных девушек мавками называют, тут же считают их берегинями. Он так и пояснил: за духа лесного принял, за берегиню40 из чащи.
Она чуть поджала яркие губы, задумалась на миг.
– Ну, можно сказать, что я сейчас почти дух. И буду им, пока месяц не появится. А до того я невеста лешего. Отправили меня родовичи в суженые лесному хозяину, да только жених мой что-то не спешит явиться. Может, тебя прислал вместо себя?
Добрыня понял: у вятичей, как ни в одном другом племени, почитали всякую лесную нежить, а лешака вообще мнили повелителем чащ. Вот и повелось у них по поре, когда лес весной входит в полную природную силу, отдавать ему красных девушек в жены, чтобы те жили в глухих чащах вдали от людей в самые темные ночи новолуния. А выживет ли девица среди лесной глухомани, это уж как повезет. Может и погибнуть от дикого зверья, могут и духи ее заморочить, и она никогда не избавится от исполоха. А может и понести от лешего, если тот пожелает. Так люди думали. Но Добрыня-то понимал, что, скорее всего, красну девицу мог разыскать в чащах кто-то из дерзких смельчаков. Ведь лес опасен, деве одной трудно в нем продержаться, так что она не откажется от помощи храбреца, а там и одарит любовью в благодарность. Потом скажут, что дитя леса в ней, и род возьмется такого опекать, причем мало кто посмеет усомниться, что не от лешего был зачат.