«Хорошо принял?»
«Плохо».
«В бассейне?» — Перелесов был наслышан о водяных аудиенциях, когда Сам, натянув на уши шапочку, плавал (иногда с ластами) в бассейне, а собеседник, излагая дело, поспешал в бахилах вдоль бортика.
«Если бы, — широко, с потягом зевнул Грибов, — на поле для конных прогулок. Разрешил взяться за стремя, и… поскакали».
«Поскакали?»
«Сначала шагом, — каким-то мёртвым (так, наверное, говорили на расстрельных процессах тридцатых годов арестованные сталинские соратники) голосом продолжил Грибов. — Слушал молча. Потом стал наддавать, сапожком придавил мою руку к стремени, чтобы, значит, мои двести килограммов тряслись по полю, да ещё на глазах у охраны…»
Лицо Грибова оставалось совершенно спокойным. Перелесов понял, что он давно всё критически осмыслил. Понимать дальше было страшновато, потому что (Перелесов точно знал) Грибов доносил до Самого не свою, а общую точку зрения серьёзных людей. Теперь уже земля горела под ногами Перелесова. Он мог прервать Грибова, развернуться и уйти, тот бы отпустил. Тонкий и постоянный, как называл его мало цитируемый в современной России философ девятнадцатого века Константин Леонтьев, страх чиновника за свою шкуру был сродни воздуху предательства, поступающему, по мнению Грибова, из неведомых баллонов в кабинеты и коридоры власти. Это был уважаемый и признаваемый в их среде страх. Но поздно было уходить после того, как друг открыл Перелесову невыносимую для мужика, хоть и в генеральском звании, тайну — унижения.
«Что ты ему сказал?» — обречённо спросил Перелесов. Он как будто на ходу запрыгнул в трамвай, не имея понятия, куда тот едет и какой взимается штраф за безбилетный проезд. А ещё он вспомнил рассказ Пра, как она, служа в комиссии по реабилитации, восстанавливала после Двадцатого съезда в партии зоотехника, отсидевшего десять лет за троцкизм. Его отправили из колхоза в район на партийную конференцию. Вечером мужик крепко выпил с работниками мясокомбината, утром едва дополз до Дома культуры или где там проходила конференция, и всю её благополучно проспал в последнем ряду. А через семь лет его арестовали, оказывается, на конференции какая-то сволочь зачитала воззвание Троцкого. Мне уже не заснуть, подумал Перелесов, и семь лет никто ждать не будет.
«Бог дал нам ядерное оружие, чтобы сохранить Россию, — уверенно, как с бумажки, зачитал Грибов первый тезис. — Мы не смогли им правильно распорядиться, когда потеряли СССР. Совершить эту ошибку во второй раз — преступление».
«Как это — правильно распорядиться?» — заинтересовался Перелесов.