Перелесова долго не пускали в закрытую полицейскую clínica psiquiátrica к матери. Дон Игнасио был знаком с главврачом, как догадался Перелесов, тоже старым салазаровцем. „Мы вместе ездим в Андалусию на настоящую корриду“, — сказал дон Игнасио. „Разве в Португалии коррида запрещена?“ — удивился Перелесов. „Нет, — ответил дон Игнасио, — но у нас кастрированная коррида. Убивать быка на арене нельзя. Его гуманно умерщвляют после корриды в специальном стойле“. Дон Игнасио чувствовал себя частично ответственным за смерть старого друга (с чьей подачи тот отправился в Парагвай?), а потому взялся организовать Перелесову свидание с матерью. Сначала он съездил в клинику сам. „Она молчит, за всё время не произнесла ни слова, — рассказал по возвращении. — И отказывается от пищи. Завтра вечером ей разрешат выйти в сад. У тебя будет время с ней поговорить. Передай мои соболезнования“.
К тому времени Перелесов, естественно, внимательнейшим образом изучил запись с флешки. Для этого ему пришлось отъехать на двадцать километров в сторону — в Кабо-да-Рока, самую западную географическую точку Европы. Там в специально присмотренном скальном гроте, куда не дотягивалась бушующая пенная лапа океана, он смотрел и пересматривал запись, точнее, один её двухминутный фрагмент.
Он выбрал столь уединённое и захлёстываемое место потому, что знал о существовании спутников, способных сканировать изображения со всех работающих компьютеров в определённом квадрате и воспроизводить их на экранах заинтересованного оператора. Сквозь десятиметровую скалу спутник, как надеялся Перелесов, вряд ли мог снять изображение с флешки. Он не сомневался, что смерть такого человека, как господин Герхард не могла остаться без внимания, и был уверен в том, что если кто и захочет увидеть verum, как говорили римляне, или verdade — как португальцы, то это будут не римляне и не португальская полиция, а совсем другие люди.
Чтобы этого не случилось, он вжался в дальний угол грота, куда почти не проникал свет и где под ногами шуршал занесённый ветром мусор. Сначала он хотел доверить verum (истину) океану, но, памятуя о спутнике, решил, что надёжнее будет доверить огню. Сложенные в кучку сухие листья и птичьи перья неожиданно весело и искристо занялись, и вскоре флешка растеклась на камне, как горючая пластмассовая слеза. Был verum, да сплыл!
Сад при полицейской clínica psiquiátrica был удивительно ухожен и производил впечатление райского, до того всё было в нём продумано и организовано. Здесь определённо наблюдался нарушающий картину действительности рукотворный артефакт, но, так сказать, локального, не выходящего за высокую каменную с колючей проволокой поверху ограду. Жизнь многомерна, подумал Перелесов, прекрасное живёт где хочет. Где ещё быть идеальному саду, как не в полицейской