Иначе почему пришедшая ночью в спальню мать Перелесова задушила его подушкой?
Возможно, как выяснилось позже, господин Герхард хотел смотреть и пересматривать один (о воскресшей мужской силе?) сюжет. Но вышло так, что смотреть и пересматривать другой — о его (вместе с воскресшей мужской силой?) смерти — пришлось Перелесову.
В скальном гроте под Кабо-да-Рока он многократно, можно сказать покадрово, прощёлкал две ночные минуты, перед тем как сжечь флешку. Его изумило, как быстро и технично действовала мать. Она вошла в спальню на лёгких ногах, опустила подушку на лицо мужа, а когда тот зашевелился, села на подушку и сидела, вцепившись в кровать, пока тот не перестал шевелиться.
Потом, после того как обмотанная липкой бумагой (чтобы скрыть готические буквы нацистского девиза и свастику) фарфоровая урна с прахом господина Герхарда отбыла в Парагвай, встречаясь с матерью в Москве, Брянске, Синтре, в других странах и городах, Перелесов против собственной воли и мысленно проклиная доктора Фрейда, часто задерживал взгляд на этой упругой и подтянутой части материнского тела. Спальня господина Герхарда в Синтре к тому времени была переоборудована в тренажёрный зал, где мать проводила немало времени.
Конечно же, она обратила внимание на неуместные сыновние гляделки и однажды заметила: „Ты прав, задница такое же орудие убийства, как нога, рука и голова“.
Перелесов, смутившись, забормотал что-то про прекрасную физическую форму, но она прервала: „Хочешь знать, почему я это сделала?“ Перелесов молчал, и она продолжила: „Certainly, yes! Ты всегда думал, что отлично знаешь меня, что я ничем не могу тебя удивить, но это, — хлопнула себя по заду, — разрушило образ, и ты хочешь понять“.
„Не продолжай, — поднял вверх руки Перелесов, — я сдаюсь. Нет никакой необходимости…“
„Но я скажу, — продолжила мать. — После возвращения из Парагвая, ты помнишь, теннис, волчий аппетит, велосипедные прогулки и всё такое, он захотел снова, после десятилетнего перерыва, спать со мной…“.
„Он твой муж“, — растерянно произнёс Перелесов.
„Я оттягивала как могла. У меня был выбор — покончить с собой или с ним. Я хотела — с собой. Но не смогла, струсила. Он… был хорошим человеком, я любила его! — Она вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. — Я знаю, что буду гореть в аду!“
Закончив осмотр „Молота“, Перелесов отошёл под дерево отлить. Охранник сделал знак водителю. Тот быстро вернулся за руль. Взвизгнув тормозами, машина встала носом к снесённым воротам завода.
Застёгивая ширинку, Перелесов окинул взглядом тёмные корпуса, выщербленные трубы, безголового серебристого рыбного Ленина, несущего куда-то на укороченной руке чёрную автомобильную покрышку.