Лыков понял, что старика уносит не туда, и вежливо одернул его:
— Так что насчет Телятьевых? Вы помните и отца, и сына? Даже знаете, что Осип Германович полицейский.
— Вы хотите выяснить, в каком родстве состоят сыщик и убитый грабитель… — спохватился отставник. — Что вас смущает? Имеются подозрения?
— Нет, но такие корни не нравятся начальству, — соврал Алексей Николаевич. — Ну, мы слушаем.
Исцеленов кликнул девку-прислугу, велел нести самовар и варенье. Потом откинулся на спинку стула, прикрыл глаза выцветшими ресницами и начал, прямо как Гомер:
— Это случилось в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году…
Сделал длинную паузу, видимо, вспомнил себя на четверть века моложе. Затем продолжил:
— В Арзамасе тогда жило два семейства, носящие фамилию Телятьевы. Они были между собой в отдаленном, но родстве. Вообще, все здешние Телятьевы выходцы из села Большое Туманово. Того, где недавно задушили девушку. Слышали об этом случае?
— Да, исправник говорил.
— Ага. Эти тоже были оттуда. И одна семья была богатая, а другая бедная. Созонт Телятьев держал мастерскую, в которой вязали из цветной шерсти ботинки. Понимаете, о чем речь?
Анисимов недоуменно оглянулся на шефа.
— Сапожки-вязанки? — сообразил Лыков. — Пестрые, внутри войлок, и все это на кожаной основе с каблуком? У моей покойной жены были такие, она их очень любила.
— Те самые, — подтвердил дедушка. — Исконный арзамасский промысел. Первыми их начали выделывать монашки Никольского монастыря. А потом они научили обывателей, и пошло-поехало.
— Но ведь их работают женщины. А при чем тут мужчины?
— Бабы, действительно, главные застрельщицы. Но несколько мужчин вторглись в этот промысел, и вот почему. Вязеи — так называют женщин-вязальщиц — делают голенище и окончательную отделку вплоть до пуговиц и кромки. Но насаживать это все надо на обычный сапог. Тут много труда и для мужика. Подошва, каблук, войлоком выстлать, носок вытянуть… Потом надо ехать торговать, отлучаться от дома… В Арзамасе четыре ярмарки в году да Нижегородская — сбывать есть куда. И сапожки-вязанки шли хорошо. Созонт держал восемь мастеров-сапожников плюс артель вязей. Первый был по оборотам в городе.
Тут принесли самовар, разлили, и пенсионер взялся за стакан. Отхлебнул, покачал головой:
— Какие чаи я пивал, когда состоял при должности… Купцы не забывали. А сейчас…
— Евстафий Павлович! — погрозил рассказчику пальцем гость.
— Да, да… Созонт возгордился, возомнил себя крупной фигурой. Дом новый выстроил на Спасской улице. Железом его покрыл! Честное слово, железом. Весь Арзамас ходил смотреть, а ему в радость такое. А Герман, его троюродный или четвероюродный брат, жил в хибарке на Голодаевке, в непрестижном месте, где только нищеброды обитают. Богатый родственник сжалился и взял бедного себе в работники. Божеское дело сделал, помог из голода-холода выбраться. Сейчас расскажу, чем тот за добро отплатил… И было у них по сыну, и дети были меж собой ровесники. Миша богатого Телятьева отпрыск, а Ося — бедного. Дети есть дети и с самых пеленок они между собой не ладили. Такой, видите ли, зачин.