— Тут у вас книга была… Такая… Ну… В обложке…
— А-а-а! — протянул старик, сверкая глазами, — «Колобок», что ль? Так продали давеча. Ты, милок, «Курочку Рябу» возьми. Оч-ч-шень познавательно!
— Хватит издеваться! — нахмурился Петр, — Мужик ты или как? Ты ж сразу понял, что я ищу! Понял — и молчишь!
— Так меня не спрашивают — я и молчу! — всплеснул руками старик.
— Книгу давай! — грубо потребовал Стеклов.
Старичок помрачнел. Он, встал и, вздыхая, нырнул в голодную чавкающую темноту. К удивлению Петра, через пару минут он появился не с книгой, а с двумя обрывками нитей — чёрной и белой — и поцарапанной обложкой для учебника, которые, наверное, уже и не использовали в школах. Старик развернул целлофан и с серьёзным лицом принялся объяснять:
— Вот представь себе два мира: с этой стороны плёнки и с той. Они совершенно одинаковые, но они разделены. И представь себе двух людей, — хозяин лавки зажал нити по разные стороны целлофана, — они так близко, но всё-таки с разных сторон пограничья. И совсем рядом они, и похожи, и книги одни читают, и в одно время просыпаются, — старик закручивал сооружение, следя, чтобы нити не соприкасались, — а встретиться не могут. Но так уж сердца друг к другу стремились, что прорвалась тонкая граница, — в одном месте скрюченный палец проковырял дыру, сумасшедший перекрестил нити и продел по разные стороны, — но не могут они жить в одном мире! Видишь? Одна нитка там, другая — тут. И где одна — там другая заканчивается. Не судьба им рядом быть. Не выдержит их обоих только один мир. Нельзя им друг к другу стремиться! Понял?
Пётр кивнул. В смысл лекции он не «въехал», но уж больно живыми получились образы.
— Понял. Психушка по тебе плачет.
Скрюченный палец ехидно погрозил:
— Тогда зачем ты сюда явился?
И то верно. Пётр глубоко вздохнул, надеясь, кажется, разорвать грудь на части:
— Значит, жить может только один?
— В этом мире, — безжалостно подтвердил старик.
— Тогда пусть она. И… и чтобы не знала… про другую нитку-то…
— Ты у меня ещё торговаться будешь?! — вскипел продавец. — Они тут в чужие миры лезут, развлекаются, а шишки кому?! Я не уборщица какая, порядок за вами наводить! — но тут же остыл, смягчился. Задумчиво раскрутил забавное сооружение. — Несложно всё ж.
— Люблю я её, — совсем тихо проговорил Петр. — Пусть живёт и радуется. А обо мне пусть не знает.
Старик моментально подобрел и ободряюще улыбнулся:
— Коли утешит, она тебя тоже любит. Приходила. В этом мире. До того, как померла. Тоже просила тебе дать пожить. Одного не пойму: на кой вам обоим та книжонка сдалась? Непутёвая ж. Всего-то, что самое сильное желание угадывает. А так… И написана-то абракадаброй такой: ни прочесть, ни разобраться.