И Лейзеров захохотал жизнерадостно, заразительно. Даже Урс, нетерпеливо топтавшийся у дверей, не удержался от улыбки. Мур пожал плечами:
— Два раза через океан…
Урс сказал с насмешливою рассудительностью:
— Тоже неплохо. Пока ты будешь болтаться по океанам, война кончится.
Лейзеров усмехнулся:
— Есть еще один шанс. В португальском порту устроиться матросом на торговое судно, которое идет в Швецию. Оттуда…
Урс перебил его:
— Швеция трясется над своим нейтралитетом, и парень может попасть за решетку.
— Консул его выручит, — успокоил Лейзеров.
Урс махнул рукой.
— Ну хорошо, — сказал Мур, — это был урок географии. А как же я все-таки попаду к своим?
Лейзеров опять засмеялся.
— Ты все смеешься! — рассердился Мур.
— Ты знаешь, Мур, у тебя такой досадливый и требовательный тон, будто ты пришел в туристское бюро, которое плохо работает.
— Нет, я… — пробормотал Мур смущенно.
Лейзеров посмотрел на Мура внимательно и сказал:
— Есть еще один путь. Не знаю, как ты к нему отнесешься… — Он взглянул на Урса, — Говорить?
Урс мотнул головой.
— Через линию фронта, — сказал Лейзеров. — На севере Франции, возле Кана, стоят англичане. Южнее американцы…
— Вот это, кажется, мне подходит, — сказал Мур.
— Не выйдет, — сказал Урс. — Сейчас идут большие передвижения войск с обеих сторон, и можно здорово влипнуть. Нет, оставим уж наш старый, испытанный путь — по этапам. Пошли, Лейзеров.
Лейзеров покосился на женщину, потом на Мура, чуть улыбнулся и вышел вместе с Урсом.
Вернулся Урс один и поздно. За столом сидели Финик и Мур. Между ними бутылка самогона, наполовину пустая. Женщина сидела рядом с Муром. Одной рукой он обнимал ее, другою, со стаканом, вздымал высоко и говорил:
— Черчилль? Э грейт мэн![20]
Финик благодушно кивал головой. Женщина смотрела на Мура по-прежнему неотрывно. А он продолжал:
— Рузвельт? Э грейт мэн.
Урс подсел к столу и налил себе самогона. Мур снова поднял стакан и возгласил:
— Сталин? Э грейт мэн.
— А Гитлер? — вдруг спросил Финик.
— Гитлер? — переспросил Мур. — Гитлер — о!
Он похлопал себя между ногами. Урс захохотал. Англичанин радостно присоединился к нему. Финик оставался мрачен.
Урс вдруг сделался серьезен, точно с него соскочил весь его хмель. Он сказал задумчиво, вертя в руке стакан:
— Хотел бы я знать, просыпается иногда в Гитлере нечто вроде совести? И вообще есть ли какое-нибудь нутро у этого диктатора, сокрушается ли он о горе, которое принес миллионам людей? А? Как ты думаешь, Мур?
И так как летчик не отвечал, Урс ответил сам себе:
— Нет, конечно. Не сокрушается. Во всяком случае, при дневном свете. Но, как все люди, он должен спать. Верно? И вот во сне, над которым он не властен…