— Не могу же я сидеть без дела. Я солдат!
— Да. Но другого рода войск. Не нашего.
— Что за разница! Я пойду с вами.
Урс сказал мягко:
— Да пойми ты, чудак, я не могу рисковать твоей жизнью. Обойдемся без тебя.
Мур рявкнул зло:
— Не доверяешь?
— Слушай, Мур, возможно, не все из нас вернутся, понял?
— Я не боюсь.
— Не в этом дело. Мы обязаны возвращать английских летчиков на родину. Таков приказ.
Но Мур не отставал, просил, клянчил, даже угрожал. В конце концов Урс махнул рукой.
— Ладно, черт с тобой. Только от меня ни на шаг, понял?
Повеселевший Мур набил карманы гранатами, потом перезарядил пистолет. Он радовался, как мальчик, которого ребята приняли наконец в игру.
Из дому вышла Вильгельмина. В руках у нее был старенький фотоаппарат. Она наставила его на Мура. Он замахал руками.
— Нет, нет!
И нырнул за широкую спину Урса.
— Не обижайся, — сказал Урс, — ты уедешь, у нее останется память о тебе.
— Не в том дело, — сказал Мур досадливо, — у нас, летчиков, это считается плохой приметой. Если снялся перед вылетом, обязательно грохнешься.
— Видно, это международная примета, — сказал Урс. — Наши летчики тоже не любят сниматься. Но ведь это перед вылетом.
— Но, может быть, я когда-нибудь все-таки буду летать.
— До этого так далеко, что дурная примета успеет выдохнуться, — засмеялся Урс и вытолкнул вперед Мура.
Вильгельмина щелкнула затвором.
Небольшой отряд тронулся. Уходя, Мур оглянулся. Вильгельмина послала ему воздушный поцелуй. Но Мур смотрел не на нее, а на жестяного петушка, который вертелся на трубе. Он, такой изящный, легкий, очень нравился Муру.
— Не передумал? — спросил Урс. — Еще не поздно вернуться.
— Нет.
— Мальчишка ты, и больше никто, — пробурчал Урс. — Мы идем, потому что это наш долг. А ты лезешь в пекло, как на бабу.
Мур молчал. Не мог же он признаться, что идет с ними потому, что считает, что операция как-то омоет его в собственных глазах. Он рассматривал предстоящую стычку как нравственную ванну или как отпущение грехов. «Кровь смывает все», — думал он. Вражеская кровь, конечно.
От этих мыслей ему стало легче. Он шел словно на веселую прогулку. Дубы и буки протягивали ему навстречу могучие лапы. Сквозь сплетение веток вдруг прорвался луч солнца, и сразу забронзовели чешуйчатые стволы сосен. Открылся кусок неба, немыслимо синий. «Странно, — подумал Мур, глядя на него не отрываясь, — когда я летал, я не замечал неба. Я замечал только землю. Когда я опять начну летать, я обязательно… — Он прервал свои мысли: — Почему, собственно, когда? Не правильнее ли сказать „если“? Если я опять начну летать, я обязательно посмотрю на небо…»