. Выше этого идеала никто не поднимался.
Когда итальянец сдавал комнату русскому, то между ними всегда происходило крупное недоразумение, особенно сначала. Первое, что показывали новому квартиранту хозяева, чтобы похвастаться своей обстановкой, это — огромную двуспальную кровать! Пустая комната с кирпичным полом и в ней как раз посредине двуспальная кровать, на которой можно расположиться и вдоль, и поперек.
Русские же требовали обычно маленькую кровать и большой стол (как в траттории), чего никак не могли понять итальянцы!..
Вот в этом-то богоспасаемом уголке и поселился после свидания монархов в Ракониджи наш Инверницци. В эту тучную и обильную почву были им брошены первые семена полицейского разврата, наглого и прилипчивого. И они дали богатейшие, обильнейшие всходы.
* * *
Инверницци оказался хорошим и энергичным организатором — и сразу поставил дело на широкую ногу. Первое и самое главное, на что он обратил внимание, это на переписку эмигрантов. Кто из эмигрантов не переписывался: эмиграция, как ссылка, жила у нас от почты до почты! И кто стал бы заграницей, где тайна корреспонденции так охраняется, скрываться в выражении своих чувств на бумаге!
Овладеть перепиской эмигрантов, — это представлялось заманчивой целью. Ничто не дает такого огромного информационного материала, как переписка, особенно свободная и считающая себя вне контроля. Недаром же государственные люди изобрели «черные кабинеты», без которых они были не в силах ступить ни шагу. Характерно также, что сам царь Николай II лучшим времяпровождением считал чтение чужой корреспонденции…
Инверницци поселился у нас наверху в траттории, около самой станции, — пункт наиболее подходящий для человека его профессии. Внизу в этом доме торговали вином, а рядом в маленькой лавочке — табаком и сигарами. Табачным зельем торговала старая и престрашная итальянка, с лысым черепом, как это бывает часто у женщин в Италии (от обычая носить на голове тяжести), которую покойный Г. А. Лопатин прозвал — «Лакустой»[61]. Около «Лакусты» русские эмигранты вились, как пчелы около медовых сот — у ней покупали такие важные предметы потребления (обложенные акцизом), как табак, спички, курительную бумагу, соль и почтовые марки.
Едва обосновавшись, а может быть, даже раньше, еще во время предварительной рекогносцировки, Инверницци (коллеги по сыскной части звали его фамильярно просто: «Ницци», так он подписывался и в служебных телеграммах) тотчас же вошел, в своего рода, молчаливый заговор с местным населением против forestieri, иностранцев, русских эмигрантов. Первым и самым опасным из таких заговорщиков из среды местного населения оказался наш почтарь («постино», как его звали на итальянский манер все эмигранты), который образовал, своего рода, «