После слез я была опустошена. А вместе с опустошением рождалось смирение. То смирение отчаявшихся людей, что помогает пережить самый сложный период. Я потом решу, что мне делать. Когда поговорю с Краем. Сейчас опять нужно лишь держаться за мощную холку, стараться не отбить попу… волк, конечно, мягче лошади, но вообще-то неудобно. И попробовать понять, что произошло.
Понятно было одно. Гордейн меня обманул. Не знаю, в какой степени он разыграл эту партию, но многое скрывал. Он ведь читает мысли. Значит, знал, что Альберт давно обнаружил волка и только из милосердия к моим чувствам не поймал его. Разумеется, Гордейн знал и о «праве просителя» — пойти к драконам и рассказать правду. Но ему не выгодно, чтобы драконы просто отправили меня обратно. Ему выгоднее, чтобы я, рискуя жизнью, шла за порталом, вернулась и забрала его с собой.
Впрочем, о «праве просителя» наверняка знает и Край. Но тоже почему-то не сказал мне. Это еще предстоит выяснить… Но перестать доверять волку я не могла. В конечном счете, именно он ни разу меня не подвел. И если и ему нельзя верить, я просто сойду с ума.
Не понятно лишь одно… Действительно Гордейн не мог мысленно найти Края, или нет. И его конечная цель. Ведь он понимает, что после всего этого я вряд ли еще когда-то соглашусь иметь с ним дело. В чем его многоходовка? Наверное, у меня просто не хватает разума разгадать это, вздохнула я… Да и сердце слишком сильно болит. Не от обиды и злости на зеркального дракона. А от того, что произошло у нас с Альбертом…
Этой болью я была ошарашена. Я ожидала чего угодно. Что Альберт попробует убить меня, что не будет со мной разговаривать… что накажет, отнимет собаку и Маирон — то немногое, что стало дорого. Но я верила, что в итоге он должен простить меня. Ведь и меня можно понять. В конечном счете, ведь это Альберт поставил меня в положение, где пришлось со всем этим разбираться. Где-то в глубине души я продолжала верить, что он разберется в сложном комплексе моих мотивов. Да и не столь сложном… Я просто хотела спасти нас. А когда оказалось, что это не нужно, — поставить другав известность, что «операция» отменяется.
Неужели это так сложно понять?! Я ведь поняла его боль!
Снова хотелось рыдать. Но стоило усталым слезам набухнуть на глазах, как их срывал ветер.
…А он не наказал меня. Он просто выкинул. Почему?! Ну почему?! Неужели так сложно поверить… Неужели моя резкая реакция на вторую ипостась и вырвавшиеся слова обвинения убили в нем все милосердие?
Почему-то до конца в это не верилось. Где-то внутри все еще жил образ «моего Альберта». Такого, каким я узнала его за эти дни. Да и не было настоящей злости на него. Обида — да, спонтанная, неконтролируемая обида человека, которого наказали слишком жестко. Разрывающая сердце боль — да. Но не злость.