— Меня зовут Дюла Торш, — он повернулся к девочке, — я работаю в театре.
— Вот как…
— А вас как зовут, нельзя ли узнать?
— Нельзя…
— Хотя бы имя…
— Аннушка, — неожиданно вырвалось у нее.
Дюла обомлел, словно ему вдруг взяли и подарили весь Сегед разом. Он никак не мог поверить, что она вот так, запросто, сказала ему свое прекрасное имя. Это неземное создание, эта фея с розовым зонтиком подарила ему свое имя. Значит, Аннушка.
— Вы в каком спектакле играете? — Вопрос вернул Дюлу из заоблачных далей на землю.
— Я?
— Вы.
— Пока ни в каком, — признался он.
— Почему?
— Потому что я…
— Вы, наверное, не актер? — девочка скривила губки.
До сих пор Дюла никогда и никому не лгал, за исключением отца. Но это было совсем другое дело. Отца он ненавидел, потому и лгал — из хитрости, из страха, из мести. И вот теперь он вдруг понял, что ему необходимо солгать, на этот раз по совершенно иной причине. В глазах девочки светилось любопытство. Дюла боялся встретиться с ней взглядом. Секунду-другую он собирался с духом и в конце концов выговорил:
— Почему не актер… Аннушка? Актер.
И тут же почувствовал себя так, словно запачкал ее прекрасное, чистое имя. Не успел произнести, как уже заляпал грязью. Дюле стало ужасно стыдно, но идти на попятный было поздно.
— Я актер, но в спектаклях пока не участвую. Я учусь.
— Вот как.
— Скоро мне дадут роль, и тогда вы увидите…
Мост остался позади. Девочка остановилась.
— Дальше не ходите, — голос ее прозвучал неожиданно сухо, по-взрослому, — дальше я с вами не пойду… — И поспешила вперед.
Дюла остановился, не смея ослушаться. Усевшись на траве у обочины, он принялся размышлять над собственной ложью. Почему, скажите на милость, он соврал? Почему не признался, что работает столяром? Разве можно было обманывать ту, которой он мысленно успел поведать всю свою жизнь, рассказать решительно обо всем, даже о пощечине, полученной на глазах друзей, и о красной женщине, удалившейся вместе с отцом?
С каждой минутой в нем крепло решение дождаться Аннушку и сказать ей все как есть. На этом он успокоился, сорвал длинную травинку и принялся жевать ее, повторяя про себя на разные лады имя Аннушка. Отныне оно принадлежало ему, он мог играть с ним, пробовать его на вкус. Потом он выплюнул травинку и вернулся к действительности. Перед глазами встало нежное личико, ставшее внезапно таким замкнутым и неприступным, в ушах прозвучали брошенные напоследок слова. Дюла растерялся, его охватила досада. Дурак он был, что послушался. Надо было ответить. Нечего давать себя в обиду. Самолюбие робко шевельнулось в нем и тут же сменилось приступом раскаяния. Он снова почувствовал, что недостоин этой девочки. Он должен быть счастлив уже оттого, что она была с ним так мила и… И там, на мосту, сказала ему свое имя. Дюла оглянулся. Теперь к тому самому месту приближался зеленщик со своей тележкой. Солнце светило вовсю. Дюла ясно видел щетинистое лицо над горкой овощей. Под мостом промелькнули три плота, мужики ловко орудовали шестами. До чего же глупыми и чужими были все эти люди на мосту и под мостом, ничего не знавшие о Дюлином счастье!