Я в сердцах матернулся.
— Товарищ капитан второго ранга! У вас на флоте ефрейторов нет, откуда эти сухопутные приколы?
— Правда глаза колет? — хохотнул дядя Петя. — Ничего-ничего, демобилизовался ефрейтором, терпи. И с Герой не якшайся. Он тебя плохому научит.
— Да не собираюсь я в бандиты! Что за дичь?!
— И чем займёшься? К родителям в колхоз поедешь коровам хвосты крутить?
— В универ поступлю. На очное.
— Вот ты деловой! А кормить тебя кто будет? На стипендию не проживёшь. Лучше на завод устройся, учиться и на заочном можно.
— А на заводе меня кто кормить будет? У Геры батя то ли с марта, то ли с апреля без зарплаты сидит. А у Андрюхи Фролова родителей на тракторном вообще в неоплачиваемый отпуск отправили, они на дачу перебрались, картошку и помидоры растят.
— Есть такое дело, — нехотя признал дядька. — Хорошо тем, у кого пенсионеры в семье есть, — пенсию хоть как-то выдают, а так и зубы на полку положить недолго. И я так тебе скажу: дальше только хуже будет. Вчера Гайдара премьером утвердили — а ты его видел? Слышал, какую ересь он несёт? «Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное». Сволочь перековавшаяся! У самого ряха скоро треснет, непонятно, как ещё в телевизор вмещается! Хлебнём мы с ним лиха, полной ложкой хлебнём!
В коридоре задребезжал телефон, я вышел из кухни, снял с прикрученного к стене аппарата трубку и сказал:
— Алё!
— Серый, ты как — живой? — послышался голос Геры.
— Почти, — вздохнул я. — Может, по пиву?
— Сейчас подойду, решим.
— Тару брать? — спросил я, глянув на трёхлитровую банку с наброшенной на неё авоськой.
— Решим. Тут дельце небольшое нарисовалось. Надо кое с кем перетереть, а дальше уже видно будет.
— Давай короче.
Я опустил трубку на рычажки и на кухню к дядькиному ворчанию уже возвращаться не стал, пошёл в комнату одеваться. Увы, без валяния на земле вчера дело всё же не обошлось: рубашка и брюки оказались перепачканы в пыли; пришлось рыться в ящиках в поисках сменной одежды. Небо сегодня затянули тучки, а верхушки деревьев раскачивал ветер, так что свой выбор я остановил на тёмно-синих штанах свободного кроя с широкими красными лампасами и олимпийке, которую натянул прямо на голое тело. Тугая резинка штанов непривычно сильно сдавила в поясе, не пришлось даже подтягивать завязки, а вот вьетнамские кроссовки, пошитые не из кожзама, но вроде как даже из натуральной свиной кожи, сидели на ногах после кирзачей будто влитые.
Наскоро рассовав по карманам ключи и мелочь, я предупредил дядю: