— Я отдам вас под суд, понимаете? В тюрьму упеку!.. Я вам не позволю смеяться, когда с вами говорят, и глумиться надо мной! Не позволю! — гаркнул лейтенант, его даже в пот бросило от злости.
— Господин офицер, вас, видимо, плохо информировали! — сказал Титу с прежним спокойствием. — Иначе вы бы знали, что я вовсе не глухой, напротив, я прекрасно слышу.
Это удвоило ярость лейтенанта. Он было раскрыл рот, хотел выругаться, шагнул к Титу, остановился, вернулся и стукнул кулаком по столу… Потом плюхнулся на стул и сказал глухим голосом:
— Сударь… Прошу… садитесь!
— Благодарю! — серьезно сказал Титу, садясь на кушетку против стола.
— Да… да… значит… — пробормотал лейтенант, не глядя на него. — Тут в рапорте вы названы зачинщиком местных волнений… Прошу вас изложить все, что вы можете сказать на этот счет!
— С удовольствием, господин лейтенант! — мягко и почтительно сказал Титу, откликаясь таким образом на перемену тона, хотя офицер все еще бурчал, уткнувшись в бумаги. — Но прежде чем говорить, разрешите узнать, о каких волнениях идет речь?
— О волнениях в Лушке… Разве мы с вами не в Лушке?
— Я, например, не знаю, были ли тут какие волнения, господин лейтенант, хотя по роду своей скромной службы знаю все, что происходит в селе.
— Рапорт точный, сударь…
— Рапорт — да, конечно. Но почему вы не хотите удостовериться, правдив ли он?
— Вы полагаете, что он ложный?
— Этого я не знаю, господин лейтенант, я ведь не ознакомлен с ним. А какие же в Лушке волнения?.. Волнение — это что-то сходное с мятежом, неповиновением, беспорядками… А когда жандармы избивают и пытают десятки людей всех возрастов просто из чрезмерного усердия либо из пагубного побуждения любой ценой выискать доказательства, соучастников или агитаторов — разве это означает волнения?
Лейтенант, успокоясь, теперь смотрел на него большими глазами. Вдруг он сказал почти дружелюбным тоном:
— Вы хорошо говорите по-венгерски.
— Да, когда не могу говорить по-румынски, — ответил Титу, опустив голову.
Офицер смотрел на него несколько минут, потом встал, прошелся два раза по комнате и, подсев к Титу на кушетку, спросил мягким тоном:
— Почему вы возмущаетесь, сударь? Чем вы недовольны?
— Мне больно видеть несправедливость! — проникновенно, из глубины сердца сказал Титу.
Лейтенант улыбнулся и похлопал его по плечу.
— Сударь, сударь, молоды вы, и жизнь не трепала вас. Вы вот обольщаетесь словами и принимаете их за реальности. Все это хорошо, но ведь слова остаются словами. Слова-то как раз и скрывают истинное лицо действительности. Это ребячество вверяться словам… Несправедливость, справедливость!.. Разве вы не видите, что все это одни слова, без всякого позитивного содержания?.. И вы из-за таких пустяков вынуждаете меня переводить бумагу на всякие протоколы, рапорты, глупости… Скажу вам по-дружески, меня это огорчает! Тем более что вы так превосходно знаете венгерский… Вы же интеллигентный человек, хорошо говорите по-венгерски, ну зачем вам вмешиваться в дела, которые вас не касаются? Жандармы свирепствовали, грубо обошлись с крестьянами — допускаю. Я верю тому, что вы говорите, хотя поступившие отсюда донесения обязывают меня не верить вам… Ну ладно, но вам-то что до этих пустяков? Почему вы не употребите свои способности на что-то полезное?.. И все вы так, а зря. А потом кричите, жалуетесь на несправедливость, иго, угнетение… Вы полагаете, что справедливость к чему-нибудь служит? А вы не думаете, что справедливость всегда должна быть за теми, кто устанавливает ее, иначе к чертям полетела бы всякая власть, всякий порядок… Разве я не прав, скажите?