Они уже наполовину отужинали, когда вдруг на террасе появился Титу. Он не без робости огляделся вокруг, потом увидел их людный стол, сразу подошел и запросто поздоровался, как будто знал всех давным-давно.
— Я поздно получил телеграмму и только сейчас приехал!
Лаура, не видавшаяся с ним со свадьбы, обняла его, плача и нежно приговаривая:
— Титу! Титу!
Супруги Хердели почувствовали прилив гордости, заметив, что сынок произвел хорошее впечатление на новую родню.
— Сюда, сюда, ко мне, я обожаю поэтов! — воскликнул Александру, подвигая в сторону свой стул.
Справа от Титу сидела Еуджения и с любопытством смотрела на него. Титу поцеловал ее надушенную, унизанную кольцами руку и сказал, усаживаясь:
— Бесподобная у Джеордже сестра, а у меня очаровательная свояченица!
— Сдержи, о юноша, свой пыл! — со смехом сказал Александру. — Не вздумайте ухаживать, ее муж ревнив, как мавр!
Гогу, сидевший напротив, улыбнулся с напускным равнодушием, а остальные от души расхохотались. Еуджения порозовела и ответила:
— При всем том я люблю, когда за мной ухаживают!
— Ага, ага! — воскликнул опять Александру. — Значит, приглашение по всей форме?.. Гогу, гляди в оба, опасный молодой человек!
Смех и веселость царили весь вечер…
Титу, конечно, тоже приютили на вилле Мара. Утром он поднялся прежде всех, решив пройтись и освежить голову, разгоряченную волнением после встречи с сородичами, прибывшими из краев, куда он мечтал попасть. Он чувствовал себя счастливым, в ушах его так и звучал их быстрый и мягкий говор. Подметив, что Александру расположен к нему, он подумывал, как бы снискать дружбу Гогу, который, будучи депутатом, мог бы посодействовать ему, особенно когда он попадет в Румынию. Да и Еуджения так пленила его, что он даже увидел ее во сне; только впредь следовало умерить свои восторги, и он уговаривал себя, — теперь не время поддаваться соблазнам.
У источника он встретил Ионела Пинтю, тот попивал из чашки минеральную воду с молоком, макая в нее рогалик.
— Это мое лечение, — сказал Ионел с кислой улыбкой.
Они пошли вместе к густому сосняку. Ионел был не в восторге, он предпочитал проводить время в одиночестве. Титу все-таки навязался ему, желая разузнать, каково там у них, в Буковине, ибо ему впервые представилась возможность поговорить с человеком оттуда. Но его настойчивые расспросы нагнали скуку на Иона Пинтю, он не выдержал и сказал Титу напрямик:
— Вы хотите втянуть меня в разговор о вещах, которые меня вовсе не интересуют или по меньшей мере не увлекают. Я простой счетовод, завален работой, и у меня нет ни времени, ни охоты вмешиваться в политические распри… Я равнодушен ко всякой политике… Этими глупостями, простите меня за такую резкость, я занимался, когда был лицеистом, а начав сознательную жизнь, распростился с ними, чтобы не обременять себя… И потом, если говорить о Буковине, тамошняя политика означает не что иное, как перебранки, свары, скандалы — одну грязь!.. Нас так мало, и при всем том мы расколоты на столько всяких партий и сект, что уж никто не помышляет об общих интересах, а все только и думают о своих мелочных притязаниях… А, мне прямо тошно!.. Я считаю, что свобода — это великое несчастье для народа, который еще не созрел для нее. Потому-то вы счастливее, как вы ни жалуетесь, ни возмущаетесь… Вот так, сударь! Тут венгры, глупцы, донимают вас, преследуют, ставят вас на колени — верно. И это ваше счастье, потому что тем самым вы обретаете упорство, солидарность и силу. Когда вам дадут свободу, вы станете действовать точно так же, как и наши. Венгры — простаки, и они только придают вам стойкость, желая ослабить вас. А они бы сразу подавили вас, как только сняли бы оковы!