— Ну, Флорика, смотри тут… Я не знаю, когда теперь вернусь…
Она покорно кивнула головой в ответ. Бессонная ночь и волнения стерли все краски с ее лица и вывели под глазами синие круги. Но так она казалась еще красивее, и смятенный Джеордже круто повернулся и пошел к калитке, сопровождаемый безмолвными жандармами.
Сависта, которая все это время сидела, притаясь, на приспе, как напуганная курица, протяжно захныкала:
— Дядя Джеордже… дядя, дядь, дядь!..
Джеордже был уже на середине улицы. Он повернул голову, глаза его любовно смотрели на Флорику. Потом он пошел медленным шагом и скрылся.
— По моему убеждению, если бы не существовало женщин, не было бы нужды и в уголовном суде! — сказал судья по-венгерски врачу и письмоводителю, внимательно глядя на Флорику. — Женщина — начало всех грехов.
— И даже конец! — смеясь, добавил врач, убежденный, что удачно сострил.
Письмоводитель Штоссель, как мелкая сошка, поспешил улыбнуться, чтобы угодить всем, и потом почтительно сказал:
— Если пожелаете, мы можем составить акт в примарии, там удобнее и почище…
Предложение его было принято, все сели в экипаж, ожидавший их на улице. Тут к ним подошел Флоря Танку, держа шляпу в руке, и спросил, что делать с мертвым.
— Похоронить! — воскликнул медик. — Вот забавный вопрос… Ну, поехали! Трогай, а то меня дома ждут пациенты…
Мертвый был накрыт окровавленной простыней. Рой мух вился вокруг. Зенобия теперь бросилась к нему и заголосила, а когда наплакалась вдосталь, стала проклинать Джеордже и всю его родню, Флорику, доктора и в особенности судью за то, что он не заставил жандармов изрубить на куски убийцу ее надежи. Проклятья ее прервал Гланеташу, он привел подводу, на которую и положили труп. Старик с непокрытой головой шел впереди, за ним подвода с мертвым телом, и позади Зенобия, окруженная толпой тихонько плакавших женщин.
Флорика стояла среди двора и глядела им вслед расширенными, неподвижными глазами. Она уже не могла больше сдерживаться. Горе душило ее. Слезы сами ручьем полились у нее, обжигая щеки, белые, как бумага.
2
В Припасе, сколько помнили, еще не случалось убийств. Теперь все были взбудоражены, поражены. Весть эта быстро облетела Жидовицу, Армадию и всю округу. И все только жалели и поминали добром Иона — до чего он был славный, работящий… Однако и Джеордже никто не хулил, желали, чтобы полегче обернулась для него беда, в которую он попал. Один только Василе Бачу говорил то тому, то другому:
— Божья кара — не как людская… Отобрал он у меня землю, теперь вот господь и насытил его землей!