— Наверно, убегай, — вздохнул Маркел.
— И что делай?
— «Что делай», «что делай»? — вспыхнул Маркел. — Отдай мне этого бугая! — кивнул на Вепря. — Я из него князя выпытаю!
— Коназа и мне нужна, но она бежала... А эта бугая — хорош раба. Тебе отдай, и ны коназа не получала, ны раба не получала. Иды, Маркела, коназа тута нета.
— А где ж он?
— А он тебя ещё встренет, — заговорил очухавшийся Вепрь. — Он в надёжном месте, и твоим грязным лапам до него не дотянуться. И я тя запомню, хорёк вонючий! Дай срок — на кол сядешь!
— Да не стращай, холоп татарский! — презрительно посмотрел на лежащего Вепря Маркел. — Думаешь, ты ещё человек? Ты уже не человек, а раб, скотина! И стезя твоя прямая в степь, в Орду. А там небось продадут веницейцам[7] — на цепь, на галеры, и не видать тебе больше волюшки.
— Это мы ещё поглядим! — рыкнул Вепрь.
— А чего тут глядеть? От Сухэ ещё никто не убегал, — заискивающе поклонился татарскому сотнику Маркел. — Его аркан крепок, а нукеры бдительны, как степные волки. Верно, Сухэ?
— Никто не убежала, — кивнул Сухэ и что-то сказал одному из приближённых.
Поднялась суета. Татары собрали пленников в кучу и, подстёгивая кнутами, погнали прочь, оставив после себя пепелище сгоревшей дотла слободы и горе немногим чудом уцелевшим слобожанам.
Петухи ещё не затеяли перекличку, а Конь уже был на ногах. Он вышел во двор и испугал прикорнувшего сторожа, который вздрогнул и недовольно заворчал:
— Ходют тут всякие, ходют!.. Пошто не спишь?!
— Не спится, — потянулся Конь и посмотрел на небо: — А ваши когда подымутся?
— С петухами, — ответил холоп. — Щас засуетятся...
И правда, недолго пришлось Коню наслаждаться предутренней тишиной, В усадьбе главного ушкуйника Великого Новгорода загудел, забегал народ, и скоро Коня позвали в хоромы к Порфирию.
Ещё помятый после сна, ушкуйник сидел на лавке за дубовым столом и о чём-то беседовал с несколькими сподвижниками. Увидев вошедшего, он показал на двоих рукой:
— Это Варфоломей и Аристарх, лучшие мои сотоварищи. Бери их и дуй в Торжок, там тебе спокойнее будет. Ждите меня, скоро приеду, и на ушкуе поплывём в Кстов. — Помолчал и добавил: — Князя выручать...
Огромный красный солнечный шар висел на краю неба, когда трое всадников выехали из ворот Великого Новгорода. Навстречу им не торопясь ехали несколько десятков дружинников в железных доспехах. Подбоченясь и важно покачиваясь в седле, впереди дружины на вороном жеребце гарцевал статный, красивый воин. Издали он показался Коню молодым, но по мере приближения высвечивались его глубокие морщины и седые пряди в русой бороде. Воин смотрел только вперёд, не обращая внимания на встречных людей, которые снимали перед ним шапки и приветственно клонили головы к земле, а некоторые' и вовсе падали на колени. Взгляд воина был мрачен, а тяжёлые глаза выражали усталость и полное безразличие к окружающему миру. По всему было видно, что воин этот немало пережил на своём веку и что новгородцы его уважают и даже боятся. Невольно поддавшись общему настроению, поклонился и Конь, а потом надел шапку и повернулся к Аристарху: