Из уст Аньки это звучало даже более важно, чем в моей голове, хотя она и приврала немного. Или просто недопоняла.
— И ты больше не злишься на купальник?
— Нет. Ну если только чуточку!
Посмотрев на Виктора, я шепнула кое-что Борису. Тот указал дежурившим неподалеку операм на него. Пока они подходили, Витя выглядел испуганным и недоумевающим, мол, от него-то что им надо.
— Мужчина, что это у вас в руках?
— У м-меня? — Он посмотрел на свой тотем. — Это подарок от ведущего.
— Дайте его сюда.
— Вы что?! Я не имею права. Мне не велено выпускать его из рук.
— Витя, отдай, — сказала я. — Там взрывное устройство.
— Что?! — крикнул он.
— Что-что?! — заорали остальные и кинулись врассыпную. В последнюю секунду оперативнику удалось выхватить штуковину из Витиных рук, потому что он тоже побежал.
— Э-э, подождите, куда вы все? Борис Николаевич, — виновато развела я руками, поворачиваясь к лучшему другу.
— Вот! Именно поэтому я не велел им говорить, что там. А ты взяла и… Вот женщины, а!
Ко мне подошел мужчина в форме.
— Здравствуйте, майор полиции Ижевский. Я командую сегодня операцией захвата. Расследование проводим сообща с местными властями, — кивнул он на парочку низкорослых, загорелых мужчин, в общей суматохе и в связи с тем, что стояли они довольно далеко, я не смогла идентифицировать ни национальность, ни язык, на котором они разговаривали. Возможно, с нашими они общались посредством переводчиков, потому что народа на остров прибыло в принципе очень много, могли среди них оказаться и люди этой профессии. — Можно вам задать несколько вопросов и составить протокол?
— Да, конечно.
Когда все было закончено, Саныча в наручниках доставили на борт. Поднимаясь по железным ступенькам соседней «вертушки», он кинул в меня неприязненный взгляд, и я сразу отметила, как преобразилось его лицо. Непривычно злое, глаза полыхают ненавистью. От милого старичка не осталось и следа (впрочем, милым он, наверно, был только для того, чтобы его не выгоняли из проекта как можно дольше). Эх, есть ведь такие люди, которые умеют одновременно и любить, и смертельно ненавидеть. Ту же гамму чувств Саныч, очевидно, испытывал и к своей жене, когда ее убивал. Я сразу вспомнила все, что он про нее рассказывал: «такая была основательная, все сто раз вымеряет, проверит… очень правильная, как сейчас говорят — принципиальная». Вот когда эта принципиальная женщина выяснила правду о любимом муже, что она сделала? Что собиралась сделать? Впрочем, ответ лежит на поверхности, раз среди живых ее больше нет… Из нас двоих мне повезло больше.