Дороти к этому времени нашла себе уже подружек, видимо, она делила с ними домик, но Вьюгина, однако, не отвергала. Он же не забывал о совете Ляхова и пытался играть роль мнимого ловелласа, готового приволокнуться за кем-нибудь в любых обстоятельствах. Но он был слишком озабочен своим непростым заданием и это лишало его легкости общения. О том, как звучит дневное приветствие на его фальшивой родине, Дороти забыла его спросить и Вьюгин даже думал, что ему надо ввернуть это “хювя пяйвя” в разговор. После обеда она переоделась и теперь была в шортах, которые весьма выгодно для нее подчеркивали длину и близкую к безупречной форму ее ног. Дороти могла бы даже казаться соблазнительной несмотря на свои очки, если бы не какая-то даже голубоватая, почти болезненная белизна ее кожи, напоминавшая нездоровый цвет ростков картофеля, хранимого до самой весны в темном погребе или подвале. А в Африке такой цвет выглядел почти шокирующе.
Вьюгину же удалось выгодно оттенить себя в глазах Памелы в качестве бывалого африканского старожила. Когда они возвращались с порогов, они обогнали подростка, который нес на плече длинный лук и несколько стрел с округлыми деревяшками вместо острых наконечников.
— Это для охоты на птиц, — просветил он Дороти и спросил парнишку в рваной рубахе, длина которой позволяла ему с успехом обходиться без штанов. — Банту баналумбата квену?
— Э-э-э, бвана, баналумбата, — ответил тот, ничуть не удивившись. — Кумбе баталумбата кесо.
Дороти смотрела на Вьюгина с уважением, а он снисходительно пояснил, что спросил мальчика, охотятся ли в их местах и он сказал, что да и, возможно, пойдут на охоту завтра.
— Он, конечно, еще мал и его не научили хранить тайну. О готовящейся охоте иногда не говорят даже в семье. Об этом должен знать вождь деревни и еще их колдун, который должен сварить в горшке волшебное снадобье, а потом в этот горшок по очереди опускают наконечники копий, стрел и дула ружей.
Все это Вьюгину было, конечно, известно из книг, но теперь ему хотелось доиграть свою роль знатока Африки до конца. А в это время он думал:”Уйти мне надо во время танцев на поляне. Все будут глазеть и щелкать своими камерами и я незаметно смоюсь отсюда”. Он и сам был не прочь поглазеть на это зрелище, но впереди у него было важное дело. Найти этого проклятого вождя, передать ему деньги, да чтобы он их принял и не отверг.
Вьюгину показалось, что еще за обедом на него бросал время от времени скрыто-внимательные взгляды некий темноволосый субъект в обычной одежде европейца в Африке, в которую был, кстати, облачен и он сам. Но тип этот сидел далеко и взгляды эти, возможно, предназначались кому-то другому или были брошены в его сторону случайно. Был ли он послан следить за ним, или это один из тех, кого нынешний гуманистический Запад сочувственно называет сексуальным меньшинством и с гневной категоричностью требует отмены дикриминации и ущемления его прав. Вот и сейчас, когда они шли к своим домикам, Вьюгин, полуобернувшись, снова его заметил и теперь он был в темных очках.