В его тоне сквозило фальшивое восхищение вьюгинским донжуанством.
— Объясните кратко ситуацию, чтобы я мог отвечать на возможные вопросы. Наш посол здешних газет не читает, так как хорошо знает только, пожалуй, свой родной язык. Он и с русским явно не в ладах, но его клевреты могут газету эту случайно увидеть и ему все любезно перевести. Газету могут также переслать в посольство доброжелатели из противоположного лагеря. Я должен все знать, так как мне придется вас выгораживать.
— Меня пригласили к себе преподаватели университета, большинство из них, кажется англичане, — чистосердечно начал Вьюгин. — Было также много африканских преподавателей и аспиранты тоже были. Мне показалось, что вы, Михаил Семенович, хотели бы, чтобы я окунулся в преподавательскую среду. Помните, вы мне даже насчет аспирантуры как-то говорили?
Вьюгин понимал, что влип, но сдаваться без боя не хотелось и теперь пытался мнимым простодушием (он якобы буквально понял тогда слова Ляхова) прикрыть явную неуклюжесть своего проникновения в ученую среду.
Шеф посмотрел на него, как смотрит командир на лихого солдата с боевыми заслугами, но не сумевшего, однако, сохранить свою дисциплинарную невинность.
— Вот вам, Вьюгин, издержки жизни в стране со свободной прессой. Это иногда означает и то, что пресса эта, в зависимости от издания, свободно продается. Грешен: этим не раз пользовался и я.
Ляхов допил свой стакан и поставил его так, будто приложил печать.
— Но теперь-то вы понимаете, что вас просто подставили? — с некоторым даже сочувствием спросил Ляхов. — Фотографа этого вы хоть немного запомнили?
— В тот вечер многие там снимали. Я вообще тогда смотрел в сторону.
— Вы, судя по снимку, смотрели тогда на особу, чья голова с трогательной доверчивостью опустилась на мужественное плечо белого джентльмена и не желала его покидать. Надеюсь, имя ее вы знаете?
— Обижаете, шеф, — пытался стать в позу Вьюгин. — Я считаю, что знаком с ней достаточно хорошо. Она аспирантка из Найроби Элис Мнамбити. Филологиня. Пишет работу о романах Грэма Грина. А к этому писателю и я неравнодушен. У нас была долгая и содержательная беседа. Виноват, не уследил за тем, сколько она выпила. Тут уж количество неизбежно переходит в качество. Это еще Гегель отметил в своей диалектике.
Вьюгин некоторой развязностью тона старался отогнать от себя непрошенное воспоминание о своем недавнем падении, когда он сам был жертвой гегелевской диалектики и проснулся в каюте чужого торгового судна, название которого он так и не узнал.
— Беседа об особенностях языковых средств и стиля известного английского романиста была, я полагаю, продолжена уже у вас дома, — безжалостным тоном заключил Ляхов, но взгляд его, когда он снял очки, чтобы их протереть, вовсе не был карающим.