— Элис, когда он описывал в своем последнем африканском романе эту драму в лепрозории при католической миссии, и если это было лето шестидесятого года, то уже была формально провозглашена независимость в Конго. Страна бурлила, как котел на сильном огне, Чомбе требовал отделения Катанги. А меньше, чем через год убили Патриса Лумумбу, главу правительства.
— Об этом я помню, Алекс. Это было ужасно.
— А писатель Грэм Грин, который застал многие из этих событий, упоминает только о каких-то беспорядках в столице, которые затем прекратились. Это у него подается как частный случай. Африканские персонажи в книге — это только прокаженные и санитары. Там нет ни одного образованного африканца, который выражал бы озабоченность тем, что происходит в стране. Но это не значит, что я стал меньше его уважать как писателя.
— Мы можем говорить о том, что и как написано, а не о том, чего автор не написал, — сказала Элис с примирительной улыбкой.
Вьюгин догадывался, что люди редко бывают умнее фраз, которыми покрывают себя как одеждой. И еще он понимал, что не надо затевать слишком уж принципиальный разговор с женщиной, которая интересует тебя не только в качестве собеседника. Людям вообще не следует носиться со своими идеями и принципами, словно с горящими головешками: можно ожечь другого, да и себя тоже. Поэтому разговору не надо давать перерастать в спор. Истина в нем не родится, а досада друг на друга может.
К тому моменту, когда Вьюгин это осознал, к ним и подошел сам хозяин квартиры профессор Хиггинсон, англичанин средних лет, полноватый, редковолосый и уже весьма навеселе.
— Все о серьезном, молодые люди?
Он подумал, что от него, возможно, ждут какого-нибудь значительного высказывания и решил не разочаровывать слушателей. И неважно, свои ли это будут слова или чужие:
— Каждое поколение ставит перед собой задачу что-нибудь да опровергнуть. Я — за некоторую консервативность в науке, которая явно амбивалентна, ибо, мешая прогрессу, в то же время в лучших своих проявлениях стимулирует здоровый скептицизм.
Профессор взял их обоих под руки, подвел к столу и налил в три бокала шотландского виски, добавив немного какого-то сока.
— Я предложил бы всем выпить на брудершафт, хотя мне и не нравится это немецкое слово, но в современном английском языке нет уже местоимения второго лица единственного числа. Оно ушло вместе с эпохой Шекспира. Это не перестает удивлять иностранцев, так как даже к собаке или кошке мы обращаемся, соблюдая грамматическую форму вежливости.
Они выпили, потом профессора позвали и Вьюгин с Элис остались одни, но о литературе они, кажется, уже не говорили.