«Ужели тю-тю Столбушинская железная дорога? Ужели Столбушинская дорога — на черных дрогах к могиле?»
Консилиум состоялся через два дня в номере у Столбушина, но благих результатов не дал. И медицина и хирургия бесславно сложили свое оружие перед непобедимым недугом. И отказывались от решительной битвы.
Когда Столбушин узнал о результате совещания, чуть кривящимися губами он сказал недоумевающим врачам:
— Запомните, господа, что судьба обыграла меня крапленой колодой, как трусливый шулеришка. И что иначе я в ее руки не дался бы!
В вагоне почти всю обратную дорогу он крепко, непробудно спал, покачиваясь на койке, как труп. А Валентина Михайловна много плакала.
Через неделю после приезда на Муравьев-хутор Столбушин говел, исповедывался и причащался. Ежедневно ездил на беседы к священнику. В эти дни он казался кротким, примирившимся с неизбежным, но в тайниках души он ждал чуда, исцеления, восстановления прерванного благополучия.
VI
Шесть недель боролся Столбушин со своим бурным духом и смиренно поджидал исцеления. Но недуг делал свое дело, день за днем, без перерыва, истребляя силы Столбушина. Еженедельно и ощутительно терял Столбушин в весе. Кожа его лица стала серой, сморщенной и сухой. В глазных яблоках обозначились желтые нити, выцветали и морщились губы, неопрятной зеленью зарастали зубы. Понял он, что исцеления ему не будет, что, хоть разорви он грудь свою надвое, никто не придет к нему на помощь.
— И правым и виноватым одна расценка, — ворчал порою он в такие минуты. И тяжко вздыхал.
А дни шли за днями.
Выколосилось уже шибко ржаное поле, и в жаркие полдни пахла седая рожь вкусно выпеченным теплым караваем и сладким медом. Словно пиршество на весь мир заготовляли тучные нивы и нежились в сытых грезах, поджидая веселых гостей. Ежедневно совершал здесь прогулки Столбушин, медленно вышагивая шаг за шагом, понуря отяжелевшую от дум голову. Растомило его будто благодатное тепло полей, занавешивало хоть ненадолго неуемные думы, погружало дух в равнодушную дрему. В одну из таких минут, после прогулки в поле, тихо вошел он в комнату к Валентине Михайловне и скорбно опустился в кресло.
— Я к тебе на минутку, — сказал он ей строго и вдумчиво. — Пришел, видно, час о деле поговорить. Как ни откладывай, а надо…
Оторвавшись от какого-то рукоделья, Валентина Михайловна повернула к нему розовое лицо, мягко, как всегда, оглядывая его.
— О деле я, — повторил Столбушин. — Силы, чувствую, с каждым днем иссякают во мне; видно, в самый лоб смерть мне целит…
— Будет тебе, — мягко и успокоительно перебила его жена.