— Когда ты сюда из усадьбы выезжал, никто тебя не видел? — спросил вдруг Никодим.
— Никто, — ответил Глебушка.
— А деньги ты как у отца просил? — опять задал вопрос Никодим. Его огромная борода шевелилась под ветром то вправо, то влево.
— Я у Флинтикова их взял под хлеб, — ответил Глебушка.
Грустно мерцали его прекрасные глаза. Никодим сказал:
— Вот за это молодец. Да ты не бойся, я тебе ничего нехорошего не сделаю, — вдруг добавил он грустно и сумрачно.
— Да я и не боюсь. Зачем мне тебя бояться? — чуть пожал плечом Глебушка.
— Кролик ты, — грустно выговорил Никодим. Он зевнул, потянулся и сделал движение, точно желал встать.
— Ну, что же, прощай, в усадьбу тебе пора вертать, — сказал он.
Глебушка все сидел, точно ждал чего-то или глубоко задумался. Никодим глядел на него пристально и внимательно.
— А ты на меня не сердишься, что я побил тебя тогда? — опять спросил Никодим. Глебушка пожал плечами, сконфуженно опустил глаза.
— Что же сердиться, — сказал он, — меня и в гимназии часто били. Злые люди всегда дерутся. Пожалуй, сердись на них, что толку?
— В первый раз я такого, как ты, вижу, — глухо выговорил Никодим, после минуты молчания. — Ну, собирайся скорее к себе домой, — прикрикнул он уже точно сердито. — Пора тебе! — Будто тьмою стало прикрывать его лицо у рта и глаз.
Глебушка все сидел молча, и только побледнело его лицо. Злее заметался вокруг ветер. Где-то далеко, там на берегу Сургута или Шалой, гулко и протяжно рухнуло что-то.
— Круча оборвалась, — выговорил Никодим с досадой, — эх! Озорует шибко Шалая, берег рушит! Уезжай, что ли, — протянул он просительно и положил жилистую, узловатую руку на колено Глебушки, — уезжай! Я одной минутой иноходца тебе обряжу. Ну!
— А как же Ориша? — спросил вдруг Глебушка, вскидывая на Никодима мерцающие глаза. Розоватой тенью обдало его щеки.
— Повидать тебе ее хочется? — спросил Никодим резко заскрипевшим голосом.
— Да, — кивнул подбородком Глебушка.
— Что же, ты купил ее у меня в вечное, что ли, за тысячу рублей? — почти закричал Никодим и снял руку с колена Глебушки. И, привстав, повернул фонарь так, что свет его ударил в лицо Глебушки. Тот зажмурился.
— Отступиться тебе надо и от Ориши, и от всех нас, — сказал Никодим сухо, видимо осиливая себя. Ветром завернуло ему косматую бороду, до глаз закрывая лицо, а потом раздвоило ее на две неровные пряди.
— Я отступлюсь, а ей, пожалуй, худо будет, — с трудом выговорил Глебушка, жмурясь и бледнея.
— Трудно тебе отступиться от нее, что ли? — спросил Никодим, заглядывая в его глаза.
— Трудно, — вздохнул Глебушка, содрогнувшись, — трудно.