Тот беспрекословно повиновался.
Опять начался счет.
— Семь, восемь, — просчитал Свержнев.
— Тебе? — поспешно проговорил Богавут.
— Нет, под рукой есть еще папиросы, — ответил Свержнев. — Я просчитал — восемь?
— Восемь!
Одеревеневшая мысль стонала, как расплющенная молотом: «Как много папирос. Как много!»
Свержнев попросил:
— Выше засучи мне левый рукав!
— Готово. Считай.
— Я просчитал — восемь?
— Восемь.
Переговаривались, не узнавая своих голосов.
— Проверь точнее. Надо быть точным.
— Девять, десять, — опять начался счет.
— Все?
— Есть еще!.. Но немного… Кажется…
«Разве отвернуться к стене и не глядеть и не считать, — подумал Богавут, — или хорошо бы уткнуться в подушку… и крепко зажмуриться…»
— Одиннадцать, — считал Свержнев.
Точно огнем обожгло сердце: «Неужели все?»
— Двенадцать… Последняя, — сказал Свержнев. — Чет. Идти мне.
И изнеможенно опустился на стул.
— Я рад за тебя, — выговорил он, хотя с трудом и не скоро.
Богавут, осторожно ступая по полу, заходил от угла до угла. Долго ходил так молча. Молчал и Свержнев. И летняя жаркая ночь тяжко молчала за окнами.
И медленно, как раздавленные, ползли тяжкие минуты.
Потом Свержнев встал на ноги, медленно и с трудом приподнявшись.
— Ну, прощай, — проговорил он упавшим, расслабнувшим голосом.
Богавут безмолвно, но жарко протянул ему руку. Левой крепко зажал глаза и как-то вбок заломил голову. Свержнев крепко сжал его руку в обе ладони, чувствовал, как она сотрясалась до самого плеча, безмолвно передавая ему что-то.
— Ну спасибо, спасибо, — едва слышно бормотал Свержнев, тиская эту руку в своих сжатых ладонях, — спасибо!
Его изъеденные губы затрепетали. Голову слегка задергало.
— Спасибо, — сказал он в последний раз, — что же делать!
С крыльца было хорошо видно: широкая фиолетовая полоса ярко и гордо охватила собой пол востока. Мощно говорила пробуждающимся полям всеми цветистыми переливами:
— Радуйтесь!
А человек стоял на крыльце бледный, блеклым взором глядел на нее, но не приветствовал.
IX
Надежда Львовна встретила Богавута, когда он шел из своего флигеля в дом обедать, и, лукаво полузакрывшись алым зонтиком от Илюши, который сердито наблюдал за нею с крыльца, поспешно шепнула Богавуту:
— Остановись, повернись лицом к амбарам и слушай, что я тебе буду говорить!
Богавут остановился и повернулся.
— Илюшка, — зашептала Надежда Львовна, — сам ты видишь, — бродит за мной по пятам всюду! Чистое наказание! И не дает возможности повидаться с тобой наедине. А, между тем, я хочу, хочу и видеть тебя, и говорить с тобой… Ты слышишь меня?
— Слышу, — прошептал Богавут, — еще бы! Я слышу и чувствую тебя, когда тебя даже нет со мной!