— Как вам будет угодно, — уронил он тихо, — я не боюсь ни жизни, ни смерти.
И он вышел. А она тотчас же после его ухода испуганно приподнялась с кресла, и ее потемневшие глаза широко раскрылись. Звуком своего голоса он точно раскрыл ей на мгновение какую-то огромную, огромную тайну, тяжкую, мучительную, всю перевитую черными снами. И приставив к губе розовый палец, она несколько мгновений стыла в недоумении, вдруг странно встревоженная, невольно опечаленная, молчаливая. Но потом выговорила вслух:
— Вздог! Этого не бывает!
И прошла в сад играть с детьми в прятки. Спрятавшись, веселая и розовая, за колючим кустарником крыжовника, она и в самом деле почувствовала себя маленькой девочкой. И стала беззаботно жевать листья крыжовника.
Как-то в конце мая, прибирая утром комнату, всю переполненную картинами, безделушками, нарядной изысканной мебелью, Пикар услышал у окна за стеною разговор.
Говорила Халябина мужу:
— Я пхосила бы тебя хазсчитать Пикаха.
— А что? — послышался голос Халябина.
— Он стал ленив, невнимателен. Гхуб!
— Даже груб? Разве он сказал тебе дерзость?
— Да.
— Какую?
Она не нашлась, что ответить.
— Вот видишь, ты молчишь, — прозвучал ровный голос Халябина, — ты сегодня просто немножко капризничаешь. Пикар образцовый слуга, и где найдешь на его место что-нибудь подходящее?
Она повторила капризно, почти сердито:
— Нет, хазсчитай его!
— Ты просто капризничаешь, дружок, — ответил Халябин.
Она не умела настаивать. И не умела долго думать о чем-нибудь одном. Через пять минут она уже говорила о прошлом пикнике и смеялась звонко и радостно.
Пикар стоял у окна бледный и слушал, плотно сдвинув губы.
Буйное ликование и едкие обиды начинали надоедать ему и минутами мучительно хотелось вновь взорваться, загрохотать грозой, зажечься молниями. Стоя у окна, он выговорил:
— Ну что ж!
Вечером он увидел ее вновь, один на один. Она сидела на берегу Суры и вытирала глаза платком. Он подошел к ней и сказал почтительно, как и всегда:
— Завтра я попрошу расчет, если вам угодно.
Она не повернула к нему лица, сделала руками нервное движение.
— А потом вы будете хвастаться с пьяными мегзавцами? — спросила она, дрогнув. — Будете хвастать…
На ее глазах вновь вспыхнули слезы.
— Значит, мне не просить расчета? — спросил и он еле слышно.
Она ничего не отвечала, видимо запутавшись в противоречиях, терзаемая воспоминанием и не находя выхода.
— От этого позога куда уйдешь? — сказала она точно себе самой.
Она поспешно встала и ушла в дом.
То местечко под дубом у «длинного озера» он посетил только раз. Лесной овраг молчал, как убитый. И только кукушки плакали по лесным просекам. И ему тоже хотелось плакать и биться головой о дерево.