Однако он постарался уложить Столбушина в постель. И когда врач остался с глазу на глаз с Валентиной Михайловной, его лицо стало сразу же озабоченным и строгим:
— Вам надо, и поскорее, — сказал он ей, — свозить супруга в Москву, показать знаменитостям! Мы — люди маленькие, темные…
— А со Степаном что-нибудь серьезное? — спросила та.
— О, да!.. Очень…
— Что такое именно? — Лицо Валентины Михайловны побледнело.
Врач прислонился к нетопленной печке, точно согревая руки:
— У него без всякого сомнения вещь чрезвычайно страшная…
— Что именно?
— Рак желудка, — произнес врач шепотом.
Валентина Михайловна привстала с кресла:
— Это неизлечимо?
— Никогда, — сказал врач тем же тоном.
— А вы не ошибаетесь?
— Признаки слишком ярки. — Врач качнул головою.
Валентина Михайловна снова опустилась в кресло, задела рукавом полоскательную чашку. И поморщилась от испуга. Врач подошел к ней ближе.
— Это с ним… скоро может окончиться? — шепотом спросила она, не рискуя назвать мужа по имени.
— To есть когда он может умереть? — переспросил врач. — Скоро ли? Затрудняюсь ответить; пожалуй, он может прожить, — ну, как вам сказать, — три года. Это самое большее. — Слова врача звучали сухо, как страницы перелистываемой книги.
Валентина Михайловна поставила локти на стол. И из ее красивых серых глаз выбежали медленные слезы.
— Что делать, — вздохнул и врач.
После отъезда врача она долго сидела одна в столовой у раскрытого окна и все думала, думала о чем-то печальном и глядела на небеса, на сад и на реку. И вокруг нее будто звучала песня, грустная, но для нее не безнадежная.
«А ты будешь еще жить, — говорила ей эта песня. — И жизнь разве же это не счастие?»
Между сизыми облаками, как грустный бледнолицый рыцарь, встал месяц. Она плотно затворила окно столовой и тихо пошла спать.
IV
Но ей не спалось. Телу было жарко в постели, а сердце томили холодные, грустные сны. И в ушах точно все еще звенела меланхолическая песня. Кутаясь в одеяло, она думала: «Он умрет через три года, через три года. А может быть, ранее. Когда? Через год?»
Ей было жалко мужа, и страшно было сознавать, что этот спящий с нею в одной комнате человек, такой большой, плотный и сильный, обречен уже на смерть.
«Кем? За что?» — приходило ей в голову.
И невольно, так уж сами собой, складывались ее мысли. Она стала размышлять, как-то заживется ей, когда она останется вдовой. И внезапно перед ее глазами зажглось что-то яркое, свободное и радостное. Привлекательное, как весенняя заря. Но так же внезапно и бессознательно она вдруг поняла, что такой поворот ее дум — греховен. Она привстала с постели и, повернувшись лицом к образам, поспешно закрестилась, нашептывая: