«Почему однако я не могу сказать ему, что Степан безнадежно болен? Не смею? Боюсь или стыжусь?»
Совершенно неожиданно на ее глазах навернулись слезы, и ее нижняя губа дрогнула.
«Что этот сон собой однако обозначает?» — подумал Ингушевич, слегка растерявшись, подметив быстрые перемены в расположении ее духа.
Валентина Михайловна сказала:
— Извините, я должна оставить вас одного. Мне нужно к повару, нужно заказать для Степы особый обед…
— Степан Ильич болен? Чем? — спросил Ингушевич.
— У него… катар желудка… — поспешно выговорила она.
Когда она вышла, Ингушевич пощелкал пальцами, вздохнул, поглядел на себя в зеркало и, охорашиваясь, со вкусом пропел:
Милые, ясные очи твои
Думы ненастные гонят мои…
И, покрутив шелковистый ус, поспешно пошел на завод, где уже кипели работы.
А Валентина Михайловна избегала с ним встреч в этот день. Из глубины его бархатных глаз навстречу к ней тянулось что-то властное и радостное, обещающее неизведанное, что сейчас возбуждало в ней досаду и глухую неприязнь. И она целыми часами гуляла в этот день в саду, выбирая самые потаенные местечки, где бы ее никто не мог встретить.
К вечеру над садом, высоко-высоко над верхушками пахучих лип встала туча, сизая и узкая, будто с фиолетовыми парусами, изодранными ураганом. Раза два оттуда брызгало целым снопом искривленных огненных копий; и словно демон, молодой, бурный и озорной, громко улюлюкал оттуда, пугая сад.
— Ого-го-го-го! — кричал он радостной октавой.
И обещал полям дождь. Но обманул поля. Дождя не было. Туча унеслась в неведомые дали, выкинув озорной пиратский флаг с изображением какого-то чудовищного паука или морского гада. А потом зазвенели звонки в пахучих липах и частом вишневнике.
Валентина Михайловна прошла к проезжей дороге и увидела в ямской тележке того же врача Власова. Власов слез с тележки, подошел к ней, поздоровался. Моргая красноватыми веками, сказал:
— Я сегодня все утро думал о болезни вашего супруга. Да. Рылся по всяким книжкам. И остался при том же мнении. Грустно-с, но факт!
Валентина Михайловна глядела на его губы со страхом и думала искренно и горячо:
«Только бы он остался жив! Только бы остался жив!»
— Милая барыня, я не ошибся! — говорил Власов. — Скорее везите вашего супруга в Москву. Скорее! Скорее!
— Послезавтра мы уедем туда, — серьезно выговорила Валентина Михайловна и, достав носовой платок, прижала его к глазам.
— Ах-ах-ах, — завздыхал Власов.
И опять в липах зазвенели колокольчики, бросая в дрожь истосковавшееся сердце, точно плутающее впотьмах. Жаловалось поле непонятными вечерними звуками. Вздыхал скорбно сад. Валентина Михайловна прошла в кабинет мужа. Тот спал на тахте одетый, грузный, большой, вверх лицом. Она нагнулась над ним и услышала тяжкий запах его губ.