Я стараюсь не задеть прическу, чтобы привести в порядок которую понадобится время, оставляя на его коже поцелуи. Никакой мягкости — здесь она неуместна. Страсть. Побольше страсти. И чувственности тоже — во всех смыслах.
Мое желание, погашенное в пробке и, казалось бы, в конец разбитое небольшим происшествием, которое так умело разрулил незнакомец в серых перчатках, разгорелось куда больше прежнего за время ожидания. Джаспер берет меня так, как ему хочется, с ему подвластным темпом, а я, еще не получив оргазма, уже почти полностью удовлетворена. Процесс важнее результата, хоть результат и приятен. Процесс — то, что я люблю в нашем сексе больше всего иного.
Мужчина дышит сбито, но все же не тяжело — а это не то, что нужно нам обоим. Я обожаю видеть его разозленное, распаленное желанием лицо. Когда он готов умолять меня ускориться или наоборот, приостановиться… когда он по-настоящему мой.
А потому, не дожидаясь приглашения, я опускаю руки с его плеч ниже талии, а губами атакую шею, немного выгнувшись назад. Я знаю, что так ему тяжелее держать меня на весу, но шепотом обещаю, что долго тяжесть не продлится. Не запомнится. Пройдет…
— Бесподобный, — мурлычу ему на ухо каждый раз, когда слышу скрежет зубов.
И каждый раз все с большей и большей силой музыкальные пальцы Хейла сдавливают мои бедра. Хотят взять все. Все, что они могут дать. Всю меня… без остатка.
…Через пять минут им это удается. Услышав его полувсхлип-полустон, с трудом сдержанный дабы не быть обнаруженным, я, вздрогнув, замираю. Мы вместе замираем, остановившись. И эта бесконечная секунда сама собой, без лишних дополнений, искупает весь негатив сегодняшнего вечера.
Джаспер громко втягивает воздух через нос, морщась. Утыкается лицом мне в шею, все еще подрагивая. Но больше не хмурится, больше не плюется обидной ревностью и уж точно не намерен ударить.
Конфликт исчерпан.
Конфликт рассеялся.
Конфликт растворился в оргазме…
* * *
— Подарим ушам удовольствие, дамы и господа, — левой рукой обвив микрофон, а правой удерживая на половину опустошенный бокал с водкой, объявляет со сцены Деметрий, — Бесподобный, как огненный лев, и Смелый, как Акула, наш Солнечный раб Джаспер Хейл…
Публика, подтянувшаяся от столиков со спиртным и «пылью» ближе к сцене, сооруженной из трех широких столов, вытесанных еще дедом хозяина, и высоким желтым занавесом в виде декораций, встречает мужчину аплодисментами. Им нравятся его песни. Им нравится все в Обители.
Джаспер начинает выступление, совершив на своей гитаре первый перебор. В комнате воцаряется полная тишина, окрашенная, словно по чьей-то задумке, синеватым дымом. И через пару секунд из этой тишины, мягкой и мерцающей, появляется постепенно набирающий громкость голос Хейла — звучит красиво.