И прежде чем я успеваю негодующе залепить ему пощечину, исчезает.
Как чертов вампир.
* * *
Такси останавливается рядом с забором резиденции, и водитель, дважды проговорив мое имя — сначала обычным тоном, а потом более громким, чтобы разбудить, — называет сумму оплаты.
Получает. Снимает с дверей блокировку.
Я выхожу наружу, с трудом удерживая равновесие на каблуках, и, кое-как запахнув пальто, бреду к калитке черного входа. Замаскированная среди бережно выращенных Джозеппе — бессменным садовником Рональда — кипарисов, она не видна на первый взгляд и недоступна к проникновению. Однако если есть ключ и желание, войти можно — как делаю я, например. Главное — не забыть закрыть, а то в прошлый раз огонь пришлось брать на себя охраннику, прикрывшему мою полуобнаженную платьем спину.
Он и сейчас здесь — на своем посту, перед входом, — Гоул. Осматривает территорию, готовый предотвратить грабеж и нападения. У него рация для связи с другими (каждые двадцать пять метров) и охранным центром и заряженный пистолет, я знаю.
А он знает меня.
— Мисс, — опускает голову, обернувшись. К поясу рука даже не дергается.
— Привет, — поежившись, отвечаю ему, взглянув на давно затянувшееся ночными тучами небо.
Сейчас, наверное, часа два. А может и больше.
— Там открыто.
— Я знаю.
Прохожу мимо него, стараясь держаться подальше от каменной дорожки, оповещающей всех и вся, что я наконец-то соизволила явиться домой. Трава хоть и мягкая и идти по ней трудно, зато бесшумно. Зато отец не проснется.
В коридоре, в холле — везде темно. Дом погрузился во тьму, в доме все заняли спальни и заперли замки. По ночам эта огромная резиденция напоминает декорации к старым американским фильмам. Такая же роскошь эпохи гражданской войны. И такое же немое молчание темных стен.
Я разуваюсь, снимаю куртку. Кидаю все это в прихожей — сами потом как-нибудь разберут. Но мобильник забираю — он мне еще понадобится.
И, плохо ориентируясь в пространстве, мечтая лишь добраться до постели, насилу втягиваю тело наверх по широкой лестнице.
Слишком много пространства и слишком много украшений — картин, скульптур, даже фонтанчик посреди холла! Ронни мнит себя поклонником искусства, скупая все это на аукционах, хотя путает Рембрандта с Рубенсом, Моне и Мане, а картину «Дама с горностаем» приписывает Рафаэлю. Он безнадежен, хоть и не признает. И ему плевать.
Моя комната — вторая дверь слева. И на подходе к ней — как и на всем третьем этаже, впрочем, — лежит ковер. Из-за меня. Я создаю много шума.
Вваливаюсь внутрь, наскоро отперев свою толстую дубовую дверь, и, сбрасывая чертовы туфли, делаю глубокий вдох.