Шумно сглатываю, нахмурившись. И Розмари этого хватает.
— Вы не могли бы оставить нас на минуточку? — вежливо просит она стилиста. Благодарно кивает, когда та покидает комнату, и эхо ее каблучков разносится по коридору, затихая в направлении лестницы.
Мы ждем секунд десять, наверное.
А потом Розмари обнимает меня — придерживает за талию, если точнее, боясь помять платье и испортить прическу.
— Изабелла моя, — по-доброму посмеивается, глубоко вдохнув, — с волнением стоит завязывать. В таком виде ты всех ослепишь.
Она действительно думает, что я переживаю из-за того, как меня воспримут гости? Из-за платья?
— Роз… — жмурюсь, надеясь, что на туши не сэкономили и мой макияж не потечет, — мне страшно.
Впервые признаюсь ей так откровенно. Впервые, через столько лет, произношу эту фразу. И верю в нее. И верю тому, что правильному человеку ее адресовала.
— Моя храбрая девочка? Ну что ты…
— Пути обратно не будет, — не отпускаю ее. Не поворачиваю голову, не даю посмотреть в глаза и не смотрю сама. Хоть один взгляд — и все будет кончено. Потеряно.
— Тебе не нужен обратный путь, Иззи, — уверяет меня смотрительница, чуть явственнее удерживая в объятьях, — ты будешь настолько счастливой, если пройдешь весь этот путь до конца, что даже не поверишь. Ты будешь с улыбкой вспоминать этот день еще долгие, долгие годы. Поэтому насладись им и сохрани как можно больше воспоминаний — потом скажешь мне спасибо за этот совет.
Я морщусь. Я молюсь о том, чтобы не размазать все старания имиджмейкера по лицу. И шепчу:
— Конечно…
— Иззи, — Розмари прекращает любые игры, говоря уже серьезнее, хоть и так же мягко, — ты наше с отцом самое большое сокровище, запомни. Такое красивое, такое дорогое сокровище… и никто, кто не достоин тебя, никто, кто не сможет дать тебе больше, чем мы, никогда бы не посмел на тебе жениться. Мы бы ему не дали.
Ну конечно!
— За сверхурочные…
— Не надо, — она перебивает меня, не дав закончить предложение, — не говори сегодня о деньгах. Хотя бы сегодня. Это неправильно.
— Это факт… — упрямо бормочу я, прикрыв глаза. Слезы когда-нибудь высохнут? Я больше всего боюсь, что они покатятся по щекам.
Мне ведь вправду страшно. Мандраж это или крайняя форма волнения — не могу понять. Знаю, что покалывает в животе и отдает в голову. Знаю, что в какую-то секунду ноги становятся ватными.
— Знаешь, что настоящий факт? — Роз заговорщицки подмигивает мне, наконец отстранившись. Заставляет на себя посмотреть. И признать то, что собирается сказать: — Я тобой горжусь.
Удивляюсь — не пытаюсь даже скрыть. Глаза сами собой распахиваются, позволяя Розмари хмыкнуть.