— А как же интерес?
— Тут не интерес, — он проницателен, — тут другое. Узнаешь, сколько дядечке лет, и думаешь, он тебя не обидит?
Черные глаза угрожающе наливаются чем-то ало-прозрачным. Зажигаются.
— А обидит? — она с сомнением приподнимает уголок губ.
Но внутри дрожит. Ведь одного удара этой огромной руки даже наотмашь, не говоря уже о кулаке, хватит, чтобы ее убить. Если китобой вздумает… одним синяком на скуле она уж точно не отделается.
— Живи пока, — басом хмыкает он. Унимает страх, но на вопрос не отвечает.
И поднимается. Собирается подняться. Откидывает одеяло, напоследок еще раз потягивается, зевает. Всеми своими нехитрыми действиями буквально вынуждает Бериславу заметить… холм. С куда более близкого расстояния. В куда более реальном размере.
Поняв, куда девушка смотрит, Сигмундур останавливается. Его взлохмаченные волосы нависают на лоб.
— Девочка обещала что-то дяде.
Еще вчерашняя вуайеристка нерешительно передергивает плечами. На ее щеки пробирается жгучий румянец.
Китобой ожидает ответа. Не встает, не набрасывает одеяло обратно. Но и боксеры пока не трогает, хоть они явно уже очень и очень ему тесны. И кажется, дело не просто в утре.
Берислава поднимается с кресла, отставляя кружку на пол. Уговор дороже денег.
Она с некоторой опаской, словно уверена, что раздавит ее, подбирается к мужчине. Прихрамывая, забирается обратно на постель.
Он молчит, только смотрит, наблюдает даже. Но, стоит отдать должное, не торопит и не принуждает.
Она осторожно, чуть подрагивающими пальцами касается пояса боксеров. Тянет вниз, впрочем, без особого успеха.
— Раньше такое делала? — Сигмундур ей помогает, собственным большим пальцем без труда избавив причинное место от всяческих сокрытий.
— Да…
Она врет. Сама знает, что врет, он знает… но будто не замечает. Это что, мужская фантазия? Теперь зверь с ней играет…
Берислава широко распахнутыми глазами изучает его достоинство, припоминая, что вчера в душе, с расстояния в метров пять, все казалось меньше. Как с таким?.. Как вообще?..
Она с трудом сглатывает.
— Правильно, глотать будешь, — и ободряюще, и без возможности оспорить, сам себе кивает мужчина. Довольно мягок с ней по сравнению со вчерашним днем, как Берислава подмечает. Виной всему длинная ночь? Тепло? Время? Или просто… возбуждение? Он очень твердый.
Великан кладет подушку себе под голову, облегчая созерцание, а она устраивается поверх его ног. Снова тепло, даже жар, исходящий от сильного тела. Легкая шершавость упругой кожи ей по вкусу. Немного расслабляет.
С Богом.
Большой. Пылающий. Живой.