И Сигмундур перестает спрашивать, вдруг только теперь вспомнив, что сильнее.
Заставляет ее раздеться.
Худое выбеленное тельце, но высокая грудь и тонкая талия. Округлые бедра, что он не трогает, остаются в трусиках. Сигмундур избавляется лишь от майки.
Спиртом из большой банки, заготовленной давным-давно на случай абсолютного неимения алкоголя, он разбавляет воду в тазу.
Берислава почти кричит, когда трогает ее. Выгибается, выворачивается, но бессильна… одной рукой он держит ее в неизменном положении. Делает свое дело.
По окончании процедуры, когда минует уже предел необходимой выдержки на воздухе, китобой натыкается на ее взгляд.
Снова облегченный. Но убитый. Расстроенный. Потерянный.
И детский… никогда, никогда он не видел такого взгляда…
К чему бы?
К трем она засыпает. Выравнивается сбитое дыхание, прекращают безумно вращаться глаза, ладони не сжимают простыней, и благо, больше зеленые омуты не укоряют. В свой плен их забирают веки.
В любимой позе клубочка, поджав ноги, она, как ребенок в кофту родителя, прячется лицом в его куртку. Игнорирует любой запах, если вообще его слышит.
Сигмундур, убравшись, ложится рядом с пленницей в свою постель. Рядом.
И, когда она, расслабившись, делает довольно глубокий вдох, притягивает к себе.
Как во вчерашнюю, первую ночь рядом.
Только теперь не ей тепло необходимо, а ему.
И разбираться в причинно-следственных связях этого китобой сегодня не намерен.
* * *
Утром, когда Берислава просыпается, ей тепло. Неожиданно тепло, слишком, и, главное, непонятно, почему. Всю ночь ей снился ледяной лес, спертое дыхание волка, высящегося над ее могилой, и тяжелые облака. Они плыли, плыли… и летели снежинки. Ее ранили снежинки, морозили. Как правило, от груди к рукам. И касания их были уж слишком реальны.
Берислава медленно, ощущая тяжесть в теле, ноге и голове, привстает на локте. Мышцы побаливают, реагируя на усилие, зато девушка понимает, где она. Очень красноречива древесно-коричневая стена с зеленой вставкой и кресло напротив кровати. На нем пара мужских брюк и прямо на них, в раскрытом виде, просушиваясь, ее парка.
За окном спокойствие. Нет ни снега, ни ветра. Погода улучшилась и не выгоняет из дома тепло.
Щеку Бериславы что-то царапает. Несильно, просто как дуновение ветерка…
И вторая истина, накрывающая этим утром, занимает сознание.
Она лежит прямо в постели китобоя, на его плече. И прядь мужчины, непокорная, щекочет ее кожу.
Девушка пугается, вздрогнув.
Сигмундур спит на спине, оставит левую руку без движения, а правой накрывая ее спину, пока лежит рядом. Под одеялом легкая шершавость больших пальцев прекрасно ощутима… голой кожей?