— Я знаю, я не мастер в этом, — ее щеки совсем алые, а глаза влажноваты, то и дело ресницы порываются упрятать их, разорвав прямой контакт, но Берислава изо всех сил сопротивляется, — но я бы все равно хотела попытаться…
Она говорит будто украденно, так осторожно, выверяя каждое слово. А пальчики, между тем, занимают свое место.
— Берислава… — у китобоя просто не хватает слов, а шепот выходит совсем тихим. Растроганно посмотрев на это маленькое чудо, сегодня, похоже, решившееся стереть все оставшиеся между ними границы, он ощущает невероятную нежность внутри. И любовь. Самую настоящую любовь.
— Если будет совсем плохо, я прекращу…
— Ну что ты, девочка, — его руки с обожанием скользят по ее шее, по спине, — ты не можешь сделать плохо.
— Я постараюсь, — ей чуточку легче. Настолько, насколько, конечно, может быть. — Можно?
— Если ты этого хочешь. Ты хочешь этого, Берислава?
Она смело вздыхает. Улыбается, поборов свою робость.
— Я очень хочу, мой Большой кит…
От ее первого прикосновения китобой прикрывает глаза.
Ингрид делала ему минет. Много раз. Все шлюхи, перво-наперво, начинают с минета. В разных позах, в разных местах, с разной силой…
Но абсолютно точно ничто, никто не сравнится с касаниями Бериславы. Трепетными и аккуратными, разжигающими внутри пламя, они опускаются на его саднящую от жажды близости плоть, покрывая тончайшим кружевом.
Берислава не торопится, движется медленно, но как раз эта медлительность и приводит китобоя в восторг.
Его дыхание сбивается и девушка, подняв голову, с теплом подмечает изменившееся выражение лица. Прикасается теперь явнее. Расслабляется.
Это ничуть не похоже на их первый раз. И никогда таким не будет.
Сигмундур позволяет себе коснуться ее волос, ласково запутавшись в них большими пальцами. Ощущение их шелка кожей подушечек и такого же шелка, но уже розовых губ, заводит.
…Берислава приостанавливается.
Красные теперь уже не только ее щеки, но и все лицо.
— Ты можешь… можешь не толкать меня? — внезапно выпаливает она.
Мужчина, разнежившийся в тепле и уюте, заботливо созданном своей Северной ночью, сперва не понимает, о чем речь.
— Волосы, — переходя на шепот, Берислава чуть морщится, — не надо…
И только теперь, вспомнив, как в тот далекий зимний день буквально насадил девочку на себя, требуя платы за ночь рядом, Сигмундур находит ответ.
Чувство вины, столь глубокое и колючее, пронзает сердце.
— Маленькая моя… ну что ты…
— Спасибо…
Она намерена вернуться к прежнему занятию. Все еще немного подрагивая, уж очень хочет добиться своего.
Но китобой никак не может допустить, чтобы в зеленых глазах оставалось и капля страха. Это непозволительно после всего, что Берислава делает для него.