Мы проводим вместе много времени и постепенно притираемся. По крайней мере, друг друга не ненавидим. Потихоньку учимся доверять.
Эдвард приезжает ко мне каждый четверг. Я не имею ни малейшего представления, зачем ему сдалась, но свой ритуал он никогда не нарушает: снег ли, дождь ли, невыносимая ли жара. Урчание мотора его машины — и мужчина на пороге. Я знаю, когда он будет здесь, а потому заблаговременно запираюсь в спальне. Несмотря на всю глупость того, что делает, всю абсурдность и непонятность для меня, он все же спас мне жизнь, забрав оттуда, из-под пуль, прошлой зимой. Я не забываю такие вещи.
Бывает, он приезжает на выходных — редко, но случается. И подолгу сидит со мной в спальне, лениво перекидываясь какими-то словами. С каждым приездом смотрит по-особенному. Вначале едва ли не с отвращением, а потом, ближе к лету, уже проще, лучше. Я ему нравлюсь.
Он не говорит о себе и мало спрашивает обо мне. Порой возникает ощущение, что хочет застыть в этом моменте — конкретно в нем, никаком другом — и никуда больше не двигаться.
Странные вещи происходят и со мной — когда он рядом, мне спокойно. Я не знаю ничего об Адиле, об Алеке и вообще о течение войны — у Бачи нет телевизора. Мы живем в своем мирке и не высовываем нос наружу — нас изолировали от всего. И отражением этого «всего» для меня и является Эдвард. Я начинаю понимать, почему посмела захотеть его той ночью… в нем есть что-то удивительное. Что-то, на первый взгляд, незаметное, незначительное, а если присмотреться…
Бывает, он ведет себя со мной очень грубо. Он чертыхается, хмурится, его глаза наливаются кровью и кожа багровеет… но он никогда не поднимает на меня руку. С каждым разом, с каждой ссорой, мне чудится, даже кричит тише. Прекращает.
По приказу «Американского Полковника», как вынужден Бача называть моего благодетеля, я могу не носить чадры. Отец семейства и сам бы меня не заставил — у него есть жена, а я по возрасту вполне подойду на роль второй дочери — но сделал вид, что согласен. Это немного расположило Каллена к нему. Напряжение между ними ощутимо спало.
Но однажды все изменилось. Однажды, зимней ночью, когда мы уже собирались ложиться, в дверь постучали. Я не слышала шума машины, сегодня был не четверг, а потому посчитала за право спуститься и хотя бы одним глазком посмотреть, кто здесь.
Неужели наша безопасная территория, расположившаяся вдали от линии огня, перестала быть таковой? Эти мысли пугали, а потому я всеми силами старалась отогнать их подальше.
Когда Бача, скрепя замком, отпер дверь, так и не дождавшись ответа на вопрос «кто там?», пришедший предстал перед нами во всей красе. И, разумеется, был узнан.