Наблюдаемое сводило Эдварда с ума. Видения о жизни Беллы после развода были у него самые разные, вплоть до нереально-фантастических, но такого он не мог даже представить. Застать женщину, которую обещал перед Богом хранить и беречь, в подобном состоянии было выше всяких сил.
Никакое, даже самое неординарное, самое пессимистичное воображение не давало таких результатов. Описать превращение Изабеллы Каллен в ту Беллу, которую можно видеть сейчас, не под силу даже самому талантливому писателю. Контраст, различия — непередаваемы.
Каждый раз покидая палату девушки, Эдварду казалось, что больше он сюда не вернётся. Что время его отсутствия она просто не переживёт.
Именно по этой причине рабочий график мужчины был максимально сокращен. Отныне ему приходилось отрываться от Беллы с десяти до четырех, и только. Никаких собеседований, совещаний, конференций и обсуждений вне рабочего времени. Он будто бы снова вернулся в их медовый месяц, когда работа отошла на самый задний план.
Эдвард спешил в больницу так же, как когда-то домой. Вся разница заключалась лишь в том, что теперь Белла не встречала его со сковородкой шоколадных блинчиков, широко, с любовью улыбаясь. И не говорила «Добро пожаловать», едва он закрывал за собой дверь.
Прохаживаясь по грани бреда и сна, она бесконечное множество раз бормотала его имя, свое собственное, имя матери. Рассказывала о снеге и холоде, о каких-то кошмарных вещах, связанных с Джаспером и ночных ужасах… Иногда начинала плакать, жалобно взывая к кому-то невидимому. Протягивала вверх руки с лиловыми синяками. Зрелище настолько душераздирающее, что Каллен не мог придерживаться позиции простого наблюдающего. Присаживаясь на узкую кровать, перебарывая в себе здравые мысли, он нагибался, обнимал её. Притрагивался к волосам, гладил скулы, шептал бесчисленные «всё в порядке» и надеялся, что сможет помочь.
И помочь правда получалось. Девушка постепенно успокаивалась, затихала. Руки безвольно опускались обратно на покрывало, слёзы высыхали. Она засыпала не больше, чем через пять минут после окончания истерики. Довольно крепко.
Мистер Роджерс, занимающийся лечением новой пациентки, каждый день сообщал Эдварду новости о протекании болезни. Он говорил о пневмонии, сильном переохлаждении и долговременном недомогании, попутно объясняя выбранный курс лечения. Согласно его плану, улучшения должны были наступить не позже двадцатого числа.
Но наступили они гораздо раньше.
Утро солнечного, несмотря на серую зиму, воскресенья началось с тихого вопроса, заданного женским голосом. В пустой палате, где кроме него и Беллы никого не было и быть не могло. Для Эдварда он прозвучал словно фанфары и вынудил проснуться.