— А о чем ты хотела поговорить? — мягко напоминает он, стараясь перевести разговор. Порой это помогает не хуже увещеваний.
Моргнув, девушка стеклянными глазами оглядывается на него. Словно бы во сне прищуривается, а потом — как ни в чем не бывало — кладет руки на живот. С плеч на живот. На свой. Защищающим жестом накрывает, но теплоты оттого вкладывает в этот жест не меньше.
— Я беременна, — проговаривает. И крохотным кулачком стискивает ткань майки.
…Во сне, в том далеком детском сне, была мама. Она сидела на корточках и рассказывала своему маленькому родному мальчику, какие существуют виды цветочков. Они были у нее везде, ее платье было все в цветах. Желтые, красные, синие, белые — самой разной формы. Но всех их объединяло одно: нереальность. Ровно как и мягкие мамины руки. Эдвард просыпался в своей колыбельке, кричал во сне и понимал, что Эсми нет. Нет и никогда не было — он ни разу не видел ее вживую, лишь на фотографиях в рамках отца. И уже тогда, с самого начала, знал, что не позволит никому умереть по своей вине. Сделает все, чтобы такого не случилось. Поражался лишь, как не решился на вазэктомию раньше, с самого знакомства с Беллой.
А теперь… теперь она говорит такие страшные вещи. Теперь обрекает себя — и его — на худшее из возможных испытаний. Гасит только-только разгорающийся огонек надежды на лучшее будущее внутри ледяной водой. Отрезвляет. И безбожно кидает обратно в реальность. Не свою, чужую.
— Ты что?.. — переспрашивает он, умоляя всех Святых, чьи имена когда-либо слышал, что бы это было звуковой галлюцинацией. Или шуткой. Или розыгрышем.
— Я жду твоего ребенка, — неожиданно твердо повторяет Белла. Ее ладошки чуть потеют, на лбу морщинки, а губы поджаты. Все же боится…
— Когда? Я же все… я же… — тщетно стараясь вспомнить, когда именно все пошло не по плану, Эдвард восстанавливает воспоминания буквально по крупицам. Малейшие детали, полную картину событий. И поражается тому, что все каким-то образом должно сойтись. Такого не бывает.
— Не знаю. Но шесть тестов положительны.
По спине Каллена быстрым табуном проносятся мурашки. Принося с собой смертельную дрожь, пронизывают все тело. Буквально погружают в прорубь, не глядя на духоту в не успевшей проветриться кухне.
— Нет, — отчаянно бормочет он, достаточно сильно впиваясь пальцами в кожу жены, — нет, нет, нет! Ты издеваешься надо мной? Ты шутишь? ИЗАБЕЛЛА!
Белла пугается. Пугается и, похоже, начинает плакать. Но не молчит. Ответно обнимает мужа так же крепко, гладит по начавшей дрожать спине.
— Я тебя люблю…